Всеволод Бенигсен - ВИТЧ

— Да, — твердо сказал Максим. — И Чичиков здесь не лучший пример свободного творческого человека.

— Ну что ж… Может, вы и правы. Хотя, по-моему, сам Блюменцвейг этим тоже грешил. Когда создавал свои театры дегенератов, общества вкладчиков и всякие дикие объединения.

Максим снова почувствовал в интонации Зонца ка-кое-то внутреннее восхищение и даже теплоту по отношению к Блюменцвейгу. Словно он говорил о духовном брате.

— Может быть, но совершенно очевидно, что все эти партии были ему глубоко до лампочки. Ощущение, что он как будто с кем-то боролся.

Зонц достал сигарету и нажал кнопку прикуривателя.

— А он действительно боролся. Сам с собой. И с фоном. Заметь, все его начинания идут вразрез со временем, а их распад происходит именно тогда, когда они начинают сливаться с этим фоном.

— Да, — задумчиво согласился Максим. — Боролся. Или оттягивал.

— Что?

— Не знаю. Он похож на человека, который, потеряв любовь, бросается во все тяжкие. Это какой-то бесконечный вызов себе и реальности.

— Может быть…

Зонц прикурил и, выпустив тонкую струю дыма, добавил:

— Только не надо забывать, что мы сейчас обсуждаем человека, который, полагаю, не совсем психически здоров. Посему… немного критичности не помешает.

Тут Зонц неожиданно рассмеялся. На сей раз смех его почему-то показался Максиму особенно неприятным и фальшивым.

— Впрочем, — сказал Зонц после паузы, — бог с ним, с Блюменцвейгом. У нас другие задачи.

В городе С., что располагался рядом с Привольском, они сделали небольшую остановку и пообедали в ресторане небольшой, но по-московски дорогой гостиницы. За все платил Зонц, что добавляло нервозности в состояние Максима, который ужасно не любил быть кому-то что-то должен.

Попутно они осторожно интересовались у местных жителей насчет Привольска. Сам Зонц в этих краях ни разу не был и потому слегка путался, несмотря на довольно подробную карту, где никакого Привольска не было, только точка, поставленная чьим-то жирным фломастером. Единственное, что смущало Максима, — это то, что их визит был как будто инкогнито. Было не совсем понятно, почему Зонц не может обратиться (со своими-то полномочиями) напрямую к местным властям — те-то наверняка знали, где, что и почем. И вообще их должны были встретить какие-то чиновники или как там принято у власть предержащих. Вместо этого советник президента по культуре спрашивал у местных жителей, где тут Привольск, словно был простым заблудившимся туристом. Впрочем, возможно, Зонц не хотел подымать волну. Вел свою игру и не хотел впутывать в нее лишних людей. Он был элегантен и бесшумен, как пантера.

После получаса блужданий по бездорожью (благо было лето) им попался какой-то подвыпивший дед с авоськой в руке, который прошамкал беззубым ртом, что, мол, была какая-то военная часть на окраине города, а может, и сейчас есть — только там ворота железные и стены с колючей проволокой. На вопрос, где именно эта часть, он только махнул рукой куда-то в сторону неба. Никакого более определенного направления добиться от него так и не удалось. Однако, проплутав еще час, они наконец увидели нечто, отдаленно подходящее под вышеуказанное описание — высокие стены, колючая проволока, железные ворота. Оказывается, все было гораздо ближе, чем они думали. Этот военный объект был почти частью города С., точнее сказать, одна из улиц города фактически упиралась в его железные ворота. Другое дело, что дома в этой части города были заброшены и полуразрушены, асфальт давно растрескался и превратился в пыль, а по краям дороги все заросло лопухами и крапивой. Очевидно, город, если и расширялся, то явно в каком-то другом направлении. Зонц остановил джип за сотню метров до ворот и выключил мотор.

— Ну что, Максим Леонидович, — улыбнулся он, — пойдемте проведаем сектантов?

— Если они там есть, — мрачно ответил Максим, отстегивая ремень безопасности.

— Есть, есть. Куда они денутся… Значит, так. Сначала я проверю их на прочность, а потом подключитесь вы. Обязательно упомяните Блюменцвейга.

— А почему вам самому его не упомянуть? — спросил Максим.

— Потому что святое имя Блюменцвейга из моих уст — это кощунство.

Максим хотел спросить, что же такого святого в имени Блюменцвейга и при чем тут кощунство, но Зонц поспешно добавил:

— Я же уже сказал, что для них я всего лишь чиновник. Сегодня одно пообещал, завтра другое сделал. А вы для них свой. Назовете Блюменцвейга, потом представитесь, и тип-топ. И помните, главное — добраться до Купермана. Он же вас знает?

— Знает, — пожал плечами Максим.

— Ну вот. А он у них за главного. В общем, «Вперед!» и, как прибавлял наш замполит Кубиков, «навстречу солнцу и неведомой хуйне!».

«Вот уж точнее не скажешь», — подумал Максим.

Они вышли из джипа. Вокруг стояла липкая тишина, нарушаемая только скрипом песка и хрустом гравия под их ногами.

— Пока признаков жизни не наблюдается, — заметил Зонц и, полностью опровергая это утверждение, передернул затвор непонятно откуда взявшегося пистолета.

Максим испуганно покосился на оружие.

— А это то зачем?

— Не скажите, Максим Леонидович, у них тут строго. Моего помощника в прошлый раз чуть не кокнули.

Максим в первый раз усомнился в безопасности мероприятия. Впрочем, книжку-то все равно надо писать. Или как?

— Вместе весело шагать по просторам… — неожиданно и с какой-то скрытой угрозой запел Зонц. Видимо, от внутреннего напряжения.

Первое, на что они оба обратили внимание, — витиеватая надпись над воротами, вылитая из чугуна или стали, что-то вроде знаменитого "Arbeit macht frei" в немецких концлагерях. Только здесь было написано другое, а именно: "Lasciate ogne speranza, voi ch'in-trate".

— Это еще что? — удивленно спросил Зонц.

— Это из Данте. «Входящие, оставьте упованья». Ну или «Оставь надежду всяк сюда входящий». Кому какой перевод больше нравится.

— Ну-ну, — хмыкнул Зонц.

Максим тем временем стал рассматривать внешнюю стену лагеря. Блочный, щербатый от времени бетон, колючая проволока, кое-где явно пустующие вышки. Вполне себе лагерь. Лая собак только не хватает и одноколейки.

— Мрачновато, — заметил Максим, внутренне поежившись, — неудивительно, что Блюменцвейг не хочет сюда возвращаться.

— Это точно, — неопределенно согласился Зонц.

Подойдя к воротам, он несколько раз ударил кулаком

по железу и крикнул:

— Алло, есть кто дома?

В ту же секунду где-то что-то щелкнуло, и желтый прожектор ослепил Зонца и Максима.

— Здесь закрытая часть ФСБ! — гаркнул чей-то хриплый голос откуда-то сверху.

— А мы как раз из ФСБ! — прикрывая от слепящего света ладонью лицо, крикнул Зонц.

На этот раз не последовало никакой реплики.