Александр Звягинцев - Эффект бумеранга

– Буду счастлив, сенсей! – еще больше смутился Сарматов. – Надеюсь, я смогу оправдать надежды моего учителя.

Осира улыбнулся одними глазами.

Бои в стиле карате, как обычно, происходили во внутреннем закрытом дворе монастыря. Сначала Сарматову пришлось снова сражаться с самим Осирой, и опять его напор и физическая сила умело гасились мастерством и опытом старого самурая. После Осиры в круг вступил огромный, как гора, бритый наголо китаец, специально приглашенный из континентального Китая для боя с Сарматовым. Во время ритуальных поклонов китаец гневно раздувал ноздри плоского носа, устрашающе играл буграми мощных мышц и буравил Сарматова узкими свирепыми глазками. После завершения поклонов он сразу бросился на него сорвавшимся с привязи разъяренным быком. Сарматов встретил его напор подчеркнуто вяло и как бы испуганно, что еще больше распалило китайца. Забыв об осторожности, он с ревом бросился в лобовую атаку и сразу был жестоко наказан за это – Сарматов движением корпуса уклонился от его удара и отправил теряющего равновесие китайца на татами коротким, но резким ударом локтя в поясницу. Вскочив с татами, уязвленный китаец бросился в новую атаку, но Сарматов легко уклонился от резкого удара ноги. Захватив молниеносным движением ступню противника, он развернул вокруг оси взвывшего от боли китайца и с размаху бросил его лопатками на татами.

Осира-сан, увидев, что противник Сарматова терпит жестокое поражение, приказал вступить в бой еще трем послушникам, и, таким образом, учитывая дышащего гневом китайца, Сарматову пришлось сражаться сразу с четырьмя опытными бойцами. Нащупывая слабое место в его обороне, они хищным вороньем закружились вокруг него, но едва кто-либо из них переходил в атаку, как тут же натыкался на жесткие молниеносные удары Сарматова и снопом валился на пол.

Со стороны Корвиллу, Метлоу и его шефу движения Сарматова казались вялыми и расслабленными. Они не могли понять, каким непостижимым образом тому удается, не глядя на противников, угадывать их передвижения и упреждать атаки. Когда через несколько минут все четверо противников Сарматова улеглись на пол, Осира прекратил бой и показал ему на стоящих за стеклянной перегородкой Метлоу, Корвилла и их спутника.

– Сегодня ты вышел победителем во всех схватках, поэтому на несколько дней я освобождаю тебя от упражнений и разрешаю пообщаться с друзьями, – сообщил он. – Впервые за полтора года ты попадешь в общество обычных людей, и я хотел бы, чтобы, находясь среди них, ты не забывал, что в поднебесном мире много соблазнов, но существует только одна Единая Мысль – итэнен…

– Я помню, сенсей! – подхватил Сарматов. – «Эта Мысль без конца и без начала, она вечная, ее нельзя уничтожить. Она не имеет ни цвета, ни формы. Она не вещь, которая может существовать и не существовать, о ней невозможно думать как о чем-то новом или старом. Она не может иметь протяжения в пространстве, она находится вне сравнения. Этой Мысли нельзя дать название, ее ничем нельзя измерить. Как только вы начинаете это делать, вы неизбежно впадаете в ошибку…»

– Так! – подтвердил Осира. – Всегда помни о ней, чтобы не совершить многих ошибок, которые совершают европейцы, ставящие в центр вселенной собственный эгоцентризм. Однако, прежде чем ты покинешь монастырь, я хотел бы дать тебе еще один совет.

– Я готов следовать ему. Но почему сенсей говорит это так, будто прощается со мной? – встревожился Сарматов. – Если речь идет о плате за мое содержание в монастыре, то скоро я заработаю много денег и непременно верну долг моему сенсею…

– Пролетный дикий гусь, ты заплатил гораздо больше, чем должен мне, – покачал головой Осира и нараспев процитировал: – «О этот долгий путь! Сгущается сумрак осенний. И – ни души кругом».

– Эти стихи об одиночестве, сенсей?

– Увы, пролетный дикий гусь, одиночество – удел всех стариков… Но осенний сумрак конца моей жизни ты осветил горящим сердцем воина и согрел бродячую душу старого самурая теплом своей прямой души. Что перед этим какие-то презренные доллары!

– Что-то очень беспокоит моего сенсея? – заволновался Сарматов, никогда не видевший Осиру в такой печали.

– Полтора года ты был смыслом жизни старого самурая, – положил руку на его плечо Осира. – Но сегодня ты сдал последний экзамен…

– Сенсей больше не хочет быть моим учителем?

– В жизни все фальшиво, пролетный дикий гусь, – отвел Осира глаза в сторону. – Есть только одна истина, и эта истина – смерть.

– Я знаю, что бусидо – путь воина – означает смерть.

– И последнее мое наставление: в любой ситуации из всех путей выбирай тот, который не знает страха и упрека. Направь мысль на путь, который ты выбрал, и иди по нему. Тогда твой путь будет прям и прост. Твоя воля выполнит свой долг, твоя совесть превратится в стальной непробиваемый щит. Если ты свой предназначенный природой путь не сможешь проследить прямо, открытыми глазами, не освободишься от путаных мыслей, ты потерпишь поражение. А теперь иди к своим друзьям, – вздохнул Осира и, согнав с лица печаль, добавил: – Когда ты через несколько дней вернешься в монастырь… насколько у меня хватит сил, я продолжу твое лечение.

– Спасибо, сенсей! – склонился в поклоне обрадованный Сарматов.

Однако состояние Осиры не давало ему покоя.

– Ты чем-то расстроен, парень? – садясь за руль полицейского джипа, спросил Корвилл.

– Сегодня странный день, – ответил Сарматов. – Осира-сан зачем-то устроил мне что-то вроде экзаменов, а отсылая к вам, произнес странные напутствия…

– Что в них странного? – насторожился Метлоу.

– Сенсей будто провожал меня в опасное путешествие.

– У старика зоркие глаза! – усмехнулся Корвилл. – Скажи, Джон, в монастыре больше не появлялся ублюдок Юсуф?

– В полдень я видел его вон на том склоне, – показал Сарматов на гору, нависающую над монастырем. – Он знаками призывал меня подойти к нему, но в это время к нему направились монахи из службы безопасности монастыря…

– Ты уверен, что видел там именно Юсуфа? – переглянулся с шефом Метлоу.

– У меня плохо с памятью, Джордж, но не с глазами. Там был доктор Юсуф с тремя арабами в бурнусах. Увидев на дороге монахов, они бросились в машину и скрылись на большой скорости.

– Никудышные у тебя копы, Рич, коли не могут сесть на хвост мерзавцу Юсуфу! – вырвалось у Метлоу. – Как я и предполагал, он обтяпывает в Гонконге какие-то делишки.

– Знать бы, какие делишки у этого сукиного сына! – проворчал шеф и неожиданно хлопнул Сарматова по плечу: – А ты мне нравишься, Джон Ли Карпентер – англичанин, рожденный в Пакистане… Здорово ты разделал под орех того китайского буйвола.

– Это было несложно, – улыбнулся Сарматов. – В бою злость плохой помощник, сэр.