Александр Звягинцев - Эффект бумеранга

– Не знаю, – ответил мужской голос. – Может, и пора…

– Ты кто? – засветив ночник и вглядевшись в изуродованное лицо человека, спросил Толмачев.

– Не узнаете, товарищ генерал?..

– В глазах что-то рябит…

– Майор Сарматов я… Помните такого?

– Сарматов, говоришь?.. Голос вроде его. И ты по мою душу… Что, что тебе надо, Сарматов? А-а-а, понял… За обещанной мной Звездой Героя Советского Союза пришел майор. Извини. Советский Союз почил в бозе, и я уже не у дел.

– Не за Звездой я… Просто хотел от имени кем-то и когда-то преданной и погибшей смертью героев спецгруппы «Зет» посмотреть в ваши глаза…

– Ну и что? Посмотрел?.. Эх, – тяжело вздохнул генерал. – Ты же ничего не знаешь, Сармат! Что ты можешь в них увидеть?..

– Разрешите не отвечать, Сергей Иванович. Прощайте, мой генерал.

– Постой, постой!.. Не во мне было дело!.. Постой, не уходи, Сармат, я все объясню!

– А зачем?.. Бог всем судья, и суд там, у Него, – донеслось уже от порога.

Стукнула входная дверь. Приникнув к окну, Толмачев увидел сквозь метельные сполохи перемахнувшую через забор мужскую фигуру.

– Да, да, Сармат, именно так… Бог всем судья! И Высший суд там, у Него! – простонал Толмачев и, почувствовав снова под ребрами адскую боль, из последних сил рванул на себя створки окна…

В лицо ударили тугие метельные косы и, опрокидывая стулья, заметались змеями по комнате. Под напором ворвавшегося ветра распахнулись дверцы шкафа с казенными бирками на боку, и сорвался с вешалки генеральский мундир с «иконостасом» орденов.

Занесенное снегом тело генерала Толмачева военврач обнаружил лишь под утро.

Как только над заметеленной Москвой забрезжили утренние сумерки, Сарматов позвонил в дверь приемной Министерства безопасности на Кузнецком Мосту и тут же был принят одним из оперативных работников министерства.

Седовласый пожилой мужчина с располагающим к беседе лицом, не перебивая, долго слушал его. Лишь изредка, бросая на Сарматова проницательный взгляд, он делал какие-то заметки в лежащем перед ним блокноте. Когда разговор подошел к концу, седовласый, будто почувствовав это, предложил чай и, извинившись, взял блокнот и вышел из кабинета. Однако очень скоро вернулся и, доверительно улыбнувшись, предложил Сарматову продолжить исповедь. Гонимый желанием поскорее избавиться от гнета накопившейся за долгие годы мытарств информации, Сарматов довольно быстро завершил рассказ и, облегченно вздохнув, сказал:

– Если ко мне не будет никаких вопросов, то это, пожалуй, все, с чем я пришел к вам.

– Игорь Алексеевич, все, что вы рассказали, безусловно, очень интересно, и наверняка у тех, кто занимается этими проблемами, будет масса вопросов. Ну, а пока, вы уж извините меня, к вам есть вопросы у Главной военной прокуратуры. Следователь уже приехал и ждет вас…

«Да-а… – с горькой иронией подумал Сарматов, – вот как Родина-мать встречает одного из пропавших своих сыновей».

И он не ошибся. Очень скоро он узнал, что в свое время в отношении его было возбуждено уголовное дело, ему заочно предъявлено обвинение в измене Родины и следствие приостановлено в связи с неустановлением его местонахождения. С более же пикантными подробностями своего обвинения он ознакомился уже в следственном изоляторе Лефортово, куда сразу же после первого допроса был определен.

Здесь Сарматову пришлось еще не один день общаться как со следователями, так и с теми, кто профессионально работал с информацией, полученной от него.

Посещавшие его различные лекари с назойливыми вопросами через неделю отстали. Только невропатолог и психотерапевт оставили его под наблюдением и назначили комплексный прием лекарств. Скоро Сарматов почувствовал некоторое облегчение. Острые приступы головной боли днем практически исчезли, память заметно прояснилась, но привычное состояние легкости, как это было прежде, до контузии, к нему так и не вернулось. Мигрени если и появлялись, то только ночью, после одного и того же сна, и не покидали его до утра. Во сне ему виделся уходящий в марево южных ночей старый одинокий самурай Осира, и в памяти всплывал коан о джинне и глиняном сосуде, который ему пришлось разгадывать в монастыре. Однако на сей раз условия коана звучали иначе. Некий скрипучий, терзающий нервы голос спрашивал: «Что ты будешь делать, если твоя память помещена в тесный глиняный сосуд и всесильный злой джинн, накрепко закупорив, держит его в руках и ни на миг не расстается с ним?»

В этих снах Сарматов всю ночь блуждал по каким-то лабиринтам, безуспешно искал ответ и, окончательно вымотавшись, обессиленный, валился наземь. Проснувшись, он каждый раз оказывался на холодном бетонном полу своего мрачного узилища.

Унылой чередой тянулись дни и ночи в неуютной камере Лефортовского изолятора. Следователи задавали ему практически одни и те же вопросы и иногда скептически ухмылялись, слушая ответы. Лишь однажды не по годам лысый капитан с оттопыренными ушами, близорукими глазами под толстыми стеклами очков стал задавать какие-то незначительные и даже не имеющие отношения к делу вопросы. И пока Сарматов отвечал, он, порывшись в папке, вытащил оттуда несколько скрепленных между собой канцелярской скрепкой машинописных листов и молча положил их перед ним.

«Я, Савелов Вадим Иванович, в мае 1988 года в составе группы „Зет“ КГБ СССР под командованием майора Сарматова принимал участие в операции государственной важности на территории Афганистана», – прочитал Сарматов и поднял на следователя подозрительно заблестевшие глаза.

– Боже мой, Савелов с Шальновым все же прорвались через памирские ледники!..

– Читайте, читайте, – улыбнулся ушастый следователь.

«Майор Сарматов обеспечил успешное выполнение операции, – снова впился в бумагу Сармат. – Однако при отходе погибла группа прикрытия. В этом вины его нет. Группой командовал я. Неправильно оценив силы преследующего группу противника, я ввязался в бой, не предусмотренный планом операции. Правда о гибели остальной группы состоит в том, что на первую условленную точку для эвакуации оставшейся группы и раненого полковника ЦРУ Метлоу командование выслало вертолет без прикрытия истребителями. На наших глазах беззащитный вертолет был уничтожен со всем экипажем истребителями пакистанских ВВС. На запасную точку встречи вертолет даже не высылался. Как я узнал позже от генерала Толмачева, „по соображениям изменившейся внешнеполитической ситуации“. Таким образом, я утверждаю, что тогда высшее руководство страны подло предало группу „Зет“. Чтобы скрыть этот факт, всю вину за гибель группы возложили на ее командира майора Сарматова, затеяв против него уголовное дело по абсурдному обвинению в измене Родине. Пользуясь оказией, возвращаю Российскому государству Звезду Героя как полученную мной незаслуженно и по праву принадлежащую майору Сарматову…»