Михаил Нестеров - Агент силовой разведки

– Вы перепечатывали его?

Болотин подумал о том, что Лугано влез ему в голову.

– Да, – подтвердил он. – Перепечатывал десятки раз. Вот этими пальцами стучал по пишущей машинке. Особенно часто – последние годы. Вы можете назвать это болезнью. Я как будто видел картины и украшения и описывал их. Моя дочь недавно сказала мне: «Ты подхватил неизлечимую инфекцию». Что же, она оказалась права. Можно сказать, моя жизнь разрушилась, когда меня отправили в отставку; утешением мог бы стать «Восточный фонд». Я протянул к нему руки, но остался ни с чем. Мне трудно объяснить свое состояние. Я только грезил образом Екатериной Арагонской и ее жемчужными подвесками, и поражение от Директора было самым обидным в моей жизни. Я до сей поры не могу понять, почему проиграл...

У генерала была тайна – секретная комната, которую он приготовил для личной экспозиции предметов искусства...

Болотин мысленно перенесся на двадцать лет назад, но чувство сожаления о том, что в деле о «Восточном фонде» он не мог обойтись без посторонней помощи, осталось и в этом времени. Генерал был убежден в том, что политика, основанная на дружбе и преданности, обречена на провал, поэтому фундамент у нее другой: одна часть устрашения, две части компромата, три части бессовестной лжи. Все это тщательно замешивается и прочно застывает. На века. Если ему было нужно реализовать какое-нибудь грязное дело, исполнителей он поначалу выбирал методом «тыка»: «ты, ты и ты». Это до исполнения они чисты, а выполнив приказ, измажутся по уши. И становились частью системы. А дальше, спрашивая, мог ли конкретный человек поручиться за кого-либо, получал утвердительный ответ: «Ну конечно!» Взаимные обязательства каждого члена системы образовывали порочный круг, а система становилась самым закрытым органом.

И вот Болотин оказался во власти алчности. Его желания разрослись до степени неудержимости. Он не мог допустить, чтобы мировыми шедеврами, которым не было цены, любовался еще кто-нибудь, кроме него. С другой стороны, его жадность имела изъян: он очень хотел, чтобы весь мир знал, насколько он счастлив и богат, уникален. Генерал назвал это реакцией жадности к зависти .

Мартьянов, Егоров и Жученко на пути в Тунис, в шаге от «фонда», а он уже считал себя обладателем единственной в своем роде коллекции, каждая вещь которой была исключительной и неповторимой. Все ценители искусств в мире были уверены, что «Грааль», изготовленный Бенвенуто Челлини, безвозвратно утерян. Только один человек на Земле знал правду и при этом испытывал такую гордость, как если бы спас этот «Грааль» и другие ценности из огня, рискуя жизнью. Его право обладания этими вещами базировалось отчасти и на этой дутой гордости.

Представляя себе «Грааль», он отчетливо представлял и другое: как великий итальянский мастер кропотливо создает рисунок на поверхности чаши, и рисунок рождается лишь при помощи его острого глаза и золотых рук...

Золотые серьги с зернью в этрусском стиле работы Карло Джулиано. Он не мог представить их даже в самых изящных женских ушах; проколотые для серег, они казались ему опороченными. Этим серьгам не исполнилось и двухсот лет – по сравнению с некоторыми другими экспонатами они были юны. Ровесником этих сережек было колье, некогда принадлежавшее Марии-Антуанетте.

Он поднимает глаза и встречает строгий взгляд женщины – Екатерины Арагонской, первой жены английского короля Генриха Восьмого. Значимость этого портрета крылась в украшении на груди королевы: жемчужное ожерелье эпохи Возрождения. Болотин был влюблен в эту женщину, а лик ее для него стал святым. Декамерон и Галатея.

Этот портрет, будь он выставлен на аукционе, разорил бы самого богатого на Земле человека. Мысленно генерал водил Екатерину Арагонскую по музею, в котором не было ни одного экспоната, осторожно подводил к окнам, чтобы новый мир, как яркий свет для узника, не ослепил ее, не свел с ума. А вот современная улица, странные, непохожие на людей люди, ревущие и стремительные повозки. Ад, который со временем мог превратиться для этой женщины в рай...

– Вы перепечатывали список? – переспросил Лугано, с трудом дослушав генерала. На эту больную тему тот был готов говорить часами. – Где остальные листы? Вы дали мне только первый.

– Что?

– Это первый лист. Где остальные?

Волосы на голове генерала зашевелились.

– Какие листы?! Это все, что дал мне Мартьянов. О чем вы говорите?

– О «Восточном фонде». В нем не пятьдесят позиций, как в этом листке, а по меньшей мере четыреста.

– Четыреста?!

Генерал ничего не понимал. Не понимал, что означают слова Лугано. Мартьянов назвал пятьдесят предметов и был убедителен. Поэтому в Тунис с ним поехали всего два человека. Пару чемоданов легко доставить в посольство, а дальше переправить их в Москву дипломатической почтой.

– Четыреста? – переспросил Болотин. – Вы уверены?

– Я дотрагивался до каждого экспоната. Это было в 1983 году, сразу после убийства Вуйцека. – Лугано потряс списком. – Хотите, я вам объясню, что это значит?

– Да, черт побери! И не тяните время. Вы не на театральной сцене.

– Поначалу я подумал, что план Мартьянова близок к идеалу. А теперь уверен в том, что в нем нет изъянов. Мартьянов составил и передал вам тот список, который был ему выгоден. В нем он перечислил шедевры, способные заинтересовать вас и втянуть в игру. Он перечислил только те предметы, с которыми и сам бы не расстался ни при каких обстоятельствах. Кроме них он забрал и другие, чтобы продать в первую очередь. И в список их, конечно же, не внес. После ликвидации агентов и самоубийства Директора уже никто не смог бы отследить его по продажам ценностей из коллекции. Ни одна живая душа. Он и сейчас чувствует себя в полной безопасности. И не знает, что один из агентов остался жив.

Болотин разбил стройную теорию Лугано одной фразой:

– По-вашему, Мартьянов на сто процентов был уверен в том, что Директор пустит себе пулю в голову? Бросьте! Это слабое звено, и оно рушит всю вашу логическую цепочку.

– Но Директор мертв, не так ли? А я остался жив. И с этим вы тоже не поспорите.

– Черт с вами. Вернемся к делу. Вы считаете, что этого сукиного сына можно отследить? Каким образом?

Прежде чем ответить, Лугано продолжил выкладки:

– Вам Мартьянов предоставил короткий список, а другому уготовил длинный. И ни вы, ни тот другой, которому досталась большая часть коллекции, не догадывались о том, что ваши списки неполные. Вы спросили, можно ли отследить Мартьянова? Да – сравнив два списка. Мне нужно время, чтобы воспроизвести хотя бы восемьдесят процентов «Восточного фонда».

Болотин широко развел руки:

– Левая, правая, центральная часть моего дома – какая вас устраивает? Какая из сорока шести комнат вам подойдет?