Анатолий Гончар - Прапор и его группа

До выпуска оставалось два дня. Школа прапорщиков уже в прошлом.

Смирнов выпустил изо рта дым и задал собравшимся на углу столовой новоявленным прапорщикам казалось бы сто раз повторенный на всяческие лады и ставший почти извечным вопрос:

— Кто куда?

Ефимов улыбнулся, теперь он уже мог раскрыться.

— Я, — Сергей кивнул в сторону Кусина, — вместе с Андрюхой.

Куда едет Андрей знали все.

— Так ты что, тоже в Афган собираешься? — неподдельно удивился стоявший тут же Костя Науменко.

Ефимов кивнул.

— И на фига тебе это надо? — опять же искренне не понимая, Науменко пожал плечами. — Я вот в военное училище иду, буду курсантов на тренажёре учить. Личного состава-один боец и то прикомандированный. Где ты видел службу лучше? Тоже нашёл бы себе что-либо подобное и служил.

— А я на противотанковый взвод — командиром. Может быть ещё летёху дадут, — влез в разговор до того стоявший в стороне Хохлов. Но на его реплику не обратили внимания.

— Ты же там уже был, — развёл руками никак не желающий отставать от Ефимова Константин. Качнув головой, он ещё разок затянулся уже почти до основания выкуренной сигаретой и, выдохнув дым, бросил её в урну. — И опять едешь?

— У меня друг после моего дембеля погиб, — они уже совсем скоро расставались, разъезжаясь в разные стороны, и Сергей не считал нужным хранить свои тайны.

— Мстить едешь? — в голосе Науменко не было осуждения, лишь одно искреннее любопытство и непонимание.

— Нет, — Ефимов отрицательно покачал головой. — Скорее уж чтобы пацаны неопытные меньше гибли. — Он на секунду замолчал, а потом добавил: — Да и тянет меня туда почему-то…

Слова, которые произнес Сергей, казались напыщенными и пафосными, тем не менее ребята, знавшие его не первый месяц, сразу поверили.

Науменко хмыкнул:

— А если убьют?

Ефимов неопределённо пожал плечами: «Мол, что поделать, судьба». Впрочем, в собственную смерть в двадцать два года поверить сложно.

— Да ладно, мужики, — беззаботно отмахнулся Кусин, — вон у моего братана две титановые пластины в башке и, ничего, живёт. И мы выживем. Еще и костюмы «Пума» привезём.

Сергей мысленно усмехнулся. Для Андрея Кусина эти костюмы уже давно стали чем-то вроде мечты о тарелочке с голубой каёмочкой. Но чем они его столь сильно манили, Ефимов так и не понял.

— Мы пока ещё какое-то время будем здесь, в соседней части, — продолжал рассказывать Кусин, — может неделю, может две, а потом по замене в маде ин Афганистон…

После этих слов почему-то все сразу умолкли. Они разъезжались, но никто не мог предугадать свою дальнейшую судьбу…

…Всё это Сергей вспоминал, подходя к контрольно-пропускному пункту воинской части. История повторялась: спустя годы он снова возвращался в Вооружённые Силы…

Да, он принял решение, окончательное и бесповоротное, он возвращался в армию. Нет, он возвращался не в Армию, он возвращался на войну. Трудно, почти невозможно объяснить столь странный поступок другим людям. Да и как объяснишь, если и сам Ефимов так до конца и не смог понять, что же в конце концов заставило его столь круто переменить свою жизнь, перешагнув через то многое, оставляемое в уже прошлой гражданской жизни…

Двумя месяцами ранее.

… — Видишь, вот ещё один, — комбриг кивнул в сторону только что вошедшего в кабинет Ефимова, — солдат желает пролить кровь за Отечество.

Сидевший напротив него майор Балобаев — командир готовившегося к отправке в Чечню отряда повернул голову и окинул безразличным взглядом стоявшего у двери прапорщика. Правда сейчас Ефимов был в «гражданке» и то, что он старший прапорщик, знал только он сам да давший добро на выдачу «Отношения» полковник Шогинов.

— Езжай домой, — комбриг приветливо улыбнулся, — готовь личное дело. Я так думаю, к отправке отряда ты уже не успеешь. Но ничего, поедешь весной. Часть перебазируется, так что прибудешь сразу к новому месту дислокации.

— Спасибо, — совсем не по- уставному поблагодарил Ефимов, подразумевая выданное на руки «Отношение».

— Ну, будь, — комбриг ещё раз улыбнулся, и Ефимов, поняв, что здесь ему больше делать нечего, повернувшись, открыл дверь и вышел в коридор штаба…

Уже спускаясь по ступенькам лестницы вниз, он вдруг задумался над тем, что никак не может определиться — радоваться полученному «Отношению» или огорчаться. Казалось бы, ехал за ним сотни километров и вот, получив, ощутил в сердце неимоверную тоску. Возвращение в Армию означало неизбежное расставание с любимыми и родными и от того грудь старшего прапорщика заполнялась щемящей болью.

Почти два месяца ушло у Сергея на оформление необходимых бумаг. Наконец-то «Личное дело» было готово, а он всё никак не мог сказать своим о принятом решении. Впрочем, супруга знала, а вот дети… Как сказать своим лапочкам, что ты уезжаешь? Правда, пока ещё не очень далеко и будешь приезжать на выходные, но потом? Потом неизбежное расставание на долгих полгода. Как признаться? Как объяснить, зачем и почему он обрёк себя на такую муку. Сердце разрывалось на части, душу сжимала тоска и на глаза впервые за последние десятилетия наворачивались слезы. Точнее, он знал почему так поступает, но никак не мог понять, каким образом сумел на это решиться.

В дни, предшествующие отъезду, он старательно вёл себя как ни в чём не бывало, но время отсчитывало последние часы его безвозвратно уходящей в прошлое гражданской жизни.

Если бы в тот момент спросить, понимал ли Ефимов, что может навсегда остаться в чужих горах, он бы однозначно ответил: — «Да». Времена, когда он считал себя почти бессмертным, канули в прошлое. Но, тем не менее, менять своё решение Сергей не собирался…

Предписание было выписано, дата прибытия определена. Неизбежное расставание уже завтра. Он пытался быть таким, как всегда, но у него ничего не получалось, даже ложка едва не валилась из его рук.

— Так, — как можно бодрее начал он, корча улыбку и одновременно пытаясь отвести в сторону заблестевшие росой слезинок глаза, — я у вас в армию ухожу, — и тут же, пока дети, шокированные эти словами, не опомнились, начал быстро перечислять все мыслимые и немыслимые выгоды предстоящей службы…

Однажды он уже почти уехал от них, но только почти…

Стояла зима 1994–95 г.г., в Российской глубинке всё шло своим чередом, а в городе Грозном тридцать первого декабря начались бои. Ефимов, вот уже несколько лет категорически не смотревший теленовостей, несколько дней подряд не отлипал от экрана. Он видел, как воюют и гибнут Российские парни и… чувствовал стыд — они там, восемнадцатилетние неопытные ребята кладут свои жизни, а он, мужик с почти четырёхлетним боевым опытом сидит на печи.