Борис Кудаев - Пуле переводчик не нужен

Так случилось с экипажем майора Цебоева. Честолюбивый осетин поклялся, что заработает геройскую звезду на этой войне. Он ее заработал. Она стоит на его могиле во Владикавказе. Его «Ту-16» во время резкого подскока переломился и упал в полукилометре впереди авианосца. На такой скорости удар о воду – все равно что удар о металл. Но американцы проявили максимум сдержанности и такта. Они на волне SOS объявили о катастрофе и попросили ближайший советский военный корабль подойти к месту происшествия. Они обозначили это место буями. Подошедшему тральщику они передали пленку, на которой был заснят момент подлета бомбардировщика и его катастрофа. Съемки ведутся всегда, это SOP – standing operation procedure – обязательная процедура для предъявления протеста о нарушении международного морского права. Корабли боевого охранения с авианосцем внутри называются «ордером». Водное пространство внутри ордера приравнивается к территориальным водам государства, флаг которого поднят на авианосце. Поэтому пролет над ордером ближе чем 4000 метров и ниже чем 2000 метров – нарушение морской международной конвенции от 30 апреля 1982 года. А чтобы сделать действительно подробные фотографии авианосца, надо пройти прямо над ним не выше 200–300 метров. Нарушение? Конечно! А разве полеты Гарри Пауэрса над всей территорией СССР на «Локхид У-2» от Пешавара в Пакистане до Буде в Норвегии – не нарушение?

В тот раз протест заявлен не был. Но только в тот раз. А дальше – все как обычно. Ежедневная работа по добыче информации. Эта добыча может происходить разными средствами. Но главные принципы разведки незыблемы – глобальность, достоверность и непрерывность. Достоверность достигается фотографированием, радиопеленгацией и многократной перепроверкой данных, непрерывность – повторением разведывательного полета и прослушиванием эфира и завтра, и послезавтра, и через год, а глобальность – тем, что этот сценарий каждый день разыгрывается и в Атлантике, и на Тихом, Индийском и Северном Ледовитом океанах. Холодная война холодна только для политиков. Для военных, повседневно участвующих в этой игре, из четырех «поражающих факторов» – метеоусловия, технические неисправности, человеческий фактор и огневое воздействие противника – отсутствует только один. Да и то не всегда. Наш «Ту-16» был законной добычей для израильских истребителей – ведь на его крыльях были опознавательные знаки Египта! Мы рассказывали друг другу набивший оскомину анекдот о русском летчике в Корее: «Сегодня в боях отличился корейский летчик Ли-Си-Цын». Но горечь от нежелания нашей родины признавать честно заслуги своих солдат, воевавших в этой войне, оставалась. И крепла. Поэтому регулярная разрядка в «Сахара-Сити» была очень актуальна.

Но однажды, к нашему разочарованию, поход в «Сахара-Сити» пришлось отменить. Вечером пришел автобус, и нас всех повезли в посольство – приехал лектор из Москвы, специалист по Ближнему Востоку. Он будет читать лекцию, объясняя причины этого «вооруженного конфликта». Вот тогда в прохладном зале белоснежного посольского здания на острове Замалек в Каире я вновь увидел Обозревателя.

То же, чуть располневшее, монголоидное лицо, слегка неразборчивая речь (как будто язык не помещается во рту), правильно подобранные слова и отточенные фразы. Израиль – это государство-агрессор, а при определении площади Израиля и Палестины были заведомо допущены перекосы в пользу евреев. В Израиле 49 процентов населения – арабы, а 51 – евреи. В Палестине 99 процентов – арабы, 1 процент – евреи. А землю между двумя государствами распределяли «по количеству населения в каждой стране». Если бы посчитали арабов отдельно, а евреев отдельно, то Палестина была бы в три раза больше. Арабы ведут освободительную и справедливую войну. Наше государство в ней не участвует. Мы только оказываем техническую помощь, поставляемая военная техника – в основном оборонительного характера, а главное в этой помощи – гражданские объекты: Асуанская плотина и Хелуанский металлургический комбинат. Вопросы есть? У меня вопросов не было. Было обычное ощущение того, что мы все играем в какую‑то детскую игру – «да и нет не говорить, белое и черное не носить…». Я уже тогда почти не обижался на них. На гражданских, так легко говоривших о войне и мире, на счастливчиков с зелеными дипломатическими паспортами. Мне и мой синий служебный паспорт достался с трудом. А многие воевали с красными «общегражданскими» и при пленении могли считаться наемниками. Первые военные специалисты в Египет и вовсе приехали из СССР через Чехословакию, с чешскими паспортами – так Насер боялся русских. Ракетчику, может быть, и все равно – его‑то американская ракета «Шрайк» не спросит о цвете паспорта. А мы так часто подлетали слишком близко к территориальным водам Турции, Греции, Италии, Израиля, Судана, Эфиопии и прочая, и прочая, что я скорей бы выкинул пистолет Макарова, который мы брали в полет, чем паспорт.

Да и зачем было Обозревателю знать, что в средиземноморскую эскадрилью дальней морской разведывательной авиации я попал не из бюро переводов какой‑нибудь академии или редакции военного издательства, а из Осиаза – радиоэлектронной разведки ГРУ. Он не мог знать, что четыре года перед этим я каждый день внимательно слушал гудящий голосами эфир, что научился по голосам отличать многих командиров американских стратегических бомбардировщиков, летавших днем и ночью вокруг СССР: с севера по программе «Chrome Dome» – «хромированный купол», с юга по программе «Sky King» – «король неба». Что днем и ночью телетайпы печатали для нас, офицеров-аналитиков командного пункта радиотехнической разведки Закавказского военного округа, перехват всех мыслимых и немыслимых радиосетей – от системы глобального воздушного оповещения NOTAM до телеграмм агентств Би-би-си, Ассошиэйтед пресс, Франс Пресс и Рейтер (Ройтер, вообще‑то). Я шаг за шагом проследил всю историю этой войны и убедился, что, как и всегда, здесь нет правых и виноватых, что все гораздо сложнее и в лучшем случае можно только назвать того, у кого на этот раз не выдержали нервы. Дипломаты называют это «принципом песочницы». Дети – это те же взрослые, только с обостренным чувством справедливости. Когда в песочнице вспыхивает драка из‑за новой лопаточки или раздавленного песочного «пирога», взрослые обычно обращаются к детям с дурацким вопросом: «А ну‑ка, что здесь происходит?» Ясно что – драка! Но дети привыкли к демагогии взрослых. Оставив пустую риторику в стороне, они переходят сразу к основному вопросу. Тыча пальчиками в виновника свалки, они заявляют: «Он первый начал!» То есть определяют агрессора . У каждой стороны – своя правда. Надо договариваться. Если у кого‑то не выдержали нервы или недружен с головой, то вопрошать: «А что это здесь происходит?» – бесполезно. Зато, потрудившись, можно назвать того, «кто первый начал». Не мы – это точно. И если мы не начинали этой войны и не участвуем в ней, то чем занимаюсь здесь я?