Вячеслав Денисов - Горят как розы былые раны

Брошенный неумелой рукой камень отскочил от стены, угодил Винсенту в висок и рассек бровь. Собака сошла с ума от ярости.

– Ты не можешь их судить сейчас, – прикрикнул Винсент, охлаждая пыл Собаки. – Пройдет время, и кто-то из них станет Тео. Другие вырастут в доброжелательных, имеющих привычку смеяться над чужими неприятностями жителей Арля. Однако сейчас невозможно сказать, кто из них примет облик доброго, расточительного, когда речь идет о помощи близкому человеку, Тео. Потому не суди…

Но Собака ринулась вперед. Теория спутника пришлась ей не по душе. Ей было точно известно другое – камень не может бросить друг. На такое способен враг. А бросив единожды и не получив отпора, он сделает это вторично – так думают все Собаки, был уверен Винсент. Этим они и отличаются от людей… И Собака, царапая когтями камни мостовой, обрушила свое мощное тело на детей.

Бросив ящик и мольберт, Винсент метался, успевая вперед нее всякий раз, когда та настигала очередного мальчишку. Он кричал сошедшей с ума бестии злобные слова, и когда та переводила кровавый взгляд на следующего, перебегал улицу и, закрывая парнишку собой, просил Собаку оставить свои намерения. Собака не должна навредить ни одному из них…

Первый удар он получил через минуту после того, как обезумела Собака. Невысокого роста, в расстегнутой до пупа рубашке, с перекошенным лицом арлезианец, изловчившись, ударил Винсента чем-то тяжелым по голове. Еще через минуту улицу запрудила толпа людей. Винсент испытывал непреодолимое желание встать, но каждый раз, когда он пытался это сделать, на его голову, тело и ноги обрушивались новые удары.

– Запереть скотину и вызвать полицию!.. – слышал он над собой.

– Это должно было случиться!..

– Так камни бросали…

– Никто не бросал, дети шли на рынок!..

– Он шел мимо… Ему не было дела до них…

– Это вы называете – не было дела?! Посмотрите на наших детей!.. Они плачут от страха!..

– Добейте его к чертовой матери… – Винсент напряг память и вспомнил, что этот голос принадлежит Полину…

– Самосуд не для людей! Немедленно вызовите полицию, Жак, направьте к комиссару своего сына, он, слава богу, не испытал этого ужаса!..

– Мой сын не целится камнями в людей, оттого, наверное, и остался невредим.

– Немедленно полицию, а этого – запереть до прибытия!..

– Все – к мэру!

Почувствовав боль в заворачиваемых за спину руках, Винсент шептал:

– Только не трогайте мои краски, я умоляю вас… Они не виновны…

Темное помещение полиции Арля. Темное в той части, где расположена сваренная из полудюймовых прутьев клетка для задержанных. Она находится в углу огромной, освещаемой засиженной мухами лампой комнаты. Лампа стоит на столике перед входом, и круг света ее, как разошедшееся в танце платье, шевелился мириадами пылинок, словно микробами, но не достигал клетки. Стоя у дверей, любой вошедший испытывал затруднения, если брал себе за труд рассмотреть лицо сидящего в углу человека. Посетители в это заведение – клетку попадали нечасто. Последний раз здесь сидел натурализовавшийся испанский французский Торрес. Он бил жену, посуду, баклуши, призывал французскую армию начать с ним войну, немузыкально пел королевский гимн и утверждал при задержании, что является потомком Кортеса. Намекал, что дома остались пара черепов инков. Золотых, разумеется. После протрезвления плакал, клялся в верности республике и просил не запирать его в Бастилии. Перед ним побывал на отшлифованной за полвека задницами правонарушителей скамье насильник по имени Франсуа, фамилии которого никто так здесь и не выяснил. Он был отправлен в Париж для участия в расследовании очень похожих на совершенное в Арле преступлений. Это случилось за три месяца до задержания Торреса. Теперь на скамье сидел Винсент.

У него забрали трубку, платок, табак и два франка – все, что к моменту ареста Винсент имел. На столе перед клетью стоял его ящик, лежал мольберт и шапка. Полчаса полной тишины.

Наконец дверь в комнату распахнулась. Комиссар Деланье вошел, держа под мышкой толстую папку. Бросив не очень-то дружелюбный взгляд на Винсента, он хлопнул папкой по столу, вынул платок и промокнул покрытый потом лоб. Потом взобрался на угол стола и свесил ноги. Маленький человек, он был похож на замерший на краю стола мячик.

– Плохи дела, мсье Ван Гог. Вы одурели?

Сглотнув комок, Винсент промолчал.

– Вы намереваетесь со мной разговаривать или мне запереть вас здесь на неделю?

– Мне трудно отвечать на ваши вопросы, господин комиссар.

– В чем же проблема?

– Я плохо помню события.

– Это не алиби, – вздохнув, пробормотал Деланье и стал рыться в карманах в поисках сигары. – Зачем вы напали на детей?

– Собака… – начал было Винсент, но дальше решил не говорить.

– Кто собака?

– По улице металась собака, комиссар, я испугался за детей и стал ее отгонять. – Отвалившись на спину, Винсент совсем скрылся из виду.

– Собака?.. – комиссар щелкнул ножницами и срезал кончик сигары. – По улице метались вы, Ван Гог! И это представление было явно не из репертуара детского кукольного театра, поскольку зрители плакали и звали на помощь.

– Значит, я никудышный актер.

– Послушайте, Ван Гог, – Деланье соскочил со стола и запрыгал к клетке, – с тех пор как вы появились в моем городе, я не знаю других проблем.

– Разве это плохо?

– Это было бы замечательно, это было бы… – комиссар потряс руками, – это восхитительно было бы, если бы одна-единственная проблема в виде вас не доставляла мне столько хлопот, как тысячи других!

– Так что теперь? Теперь, чтобы избавить вас от хлопот, я что, умереть должен? – Винсент показался на свету. – Я должен сдохнуть, чтобы в меня не швыряли камнями? Или, быть может, мне выходить из дома по ночам, чтобы не попадаться на глаза добропорядочным арлезианцам и не вызывать у них попеременно то смех, то гнев?

Деланье без сопротивления прикурил и сменил тон.

– Вы эпатируете жителей своим поведением, как вы не поймете… Отчего вы летом в зимней шапке?

– У меня нет шляпы.

– Отчего же вам в таком случае не пить поменьше абсента, чтобы на сэкономленные деньги не купить шляпу?

– На сэкономленные от воздержания деньги я покупаю краски. А те, что я трачу на абсент, экономят мне средства на пищу, поскольку сэкономленные на пище деньги я трачу на выплаты хозяину дома, в котором живу.

– С вами с ума сойдешь.

– Тогда просто выпустите меня, чтобы не сойти!

Деланье вздохнул так глубоко, что Винсенту показалось – еще немного, и комиссар медленно оторвется от пола и пристанет к потолку.

– Господин Ван Гог… Я не могу отпустить вас. Вы опасны.

– Тогда, черт возьми, сообщите в Париж моему брату Тео, что я арестован! Дайте мне перо и бумагу, я сам ему напишу!..