Кирилл Казанцев - Служебный разбой (сборник)

– Она еще и любовница Хэн Хана.

– Он ее отец.

– И отец, и любовник. Восточная извращенность. Видимо, Хэн Хан посчитал, что карлик чересчур многое позволил по отношению к его дочери. Он объявил охоту на Лу Пычена. Возникла серьезная угроза жизни карлика. Представь, если бы люди Хэн Хана убили тайваньского агента! Вся долгая кропотливая работа пошла бы насмарку. А суть данной операции состоит в том, чтобы ввести в заблуждение относительно наших военных разработок именно партнеров Тайваня. В это время «чужого» уже выявили, но он продолжал держать связь с Лу Пыченом. Требовалась такая авантюра, которая отвлекла бы Хэн Хана от погони за карликом, а у «чужого» не вызвала подозрения. Я позвонила Арахову. Он как раз вез тебя из госпиталя домой.

– Почему он мне ничего не объяснил, а бросил спящего в машине?

– Ты оставался под наблюдением «чужого». Мы инсценировали бунт братьев Акашиных – они якобы захватили дочь Хэн Хана и Арахова. Хэн Хан разъярился, ополоумел. Возникла опасность для тебя. Арахов вызвал тебя к себе, якобы от имени похитителей, чтобы и ты стал «заложником», но вьетнамцы тебя перехватили. Дальневосточное УФСБ гудело растревоженным ульем! Шум был, что надо. «Чужой» сообщил Дракону Любви, что ФСБ сейчас не до него и можно спокойно переходить границу. Переход прошел успешно.

– Чечена там не раскроют?

– Время покажет.

– А кто был «чужим»?

– Был, – хмыкнула Александра. – Он им и остался. Пока его брать нельзя – игра в шпионов продолжается. Он работает под колпаком и будет передавать иностранным резидентам специально подобранную нами дезинформацию.

– Да…

Самолет вынырнул из облаков. Внизу, сколько хватало глаз, стелился огромный город.

– Москва, – выдохнул Сергей. Похоже, его первое дело действительно закончилось.

– Слава богу, дома, – сказала Александра.

– Да, слава богу…

Паша задрал голову – небоскребы уходили чуть ли не в космос.

– Мир американской мечты, – восторженно прошептал он.

Самуил был скептичен, губы кривила усмешка; восторги Паши его смешили.

– Что это такое – американская мечта?

Паша вернулся с небес в реальность. Он посмотрел на чуть пьяного, чуть нервного, но самоуверенного босса. Пятьдесят шесть лет, но какой он крутой – мощный, немного полноватый; бронтозавр, мамонт, несокрушимый монстр, мужчина в пору зрелости. Он так долго стремился к большим деньгам и поймал их только недавно – пять лет назад он занимался убийствами, наркотиками, оружием, работорговлей. На нем все мыслимые и немыслимые грехи. И вот он в США – король жизни. Приехал повеселиться. И пошалить. Рядом «Линкольн», доставивший его из аэропорта к самому крутому отелю Лос-Анджелеса. И будоломы охраны (крутые бандиты – все в федеральном розыске ФСБ). И Паша-отморозок.

Это немыслимо! Это Лос-Анджелес! Это Калифорния! Это они – самые отмороженные отморозки из морозной России – приехали проиграть пару миллионов баксов в казино и трахнуть пару-тройку голливудских звезд.

Самуил сделал последнюю затяжку гаванской сигары и швырнул почти половину ее (непозволительная роскошь!) ловким щелчком в золоченую урну. Негр-швейцар на дверях, сразу узнав русскую братву, расплылся в белозубой улыбке – русские платили крутые чаевые.

Мальчики из отеля в форменной красной одежде, вышитой золотом, в дурацких черных кепочках на макушках, уже тащили чемоданы из глубокого багажника «Линкольна».

Самуил не спешил.

– Паша, ты слышал мой вопрос?

– Босс, американская мечта, как я читал в книгах, – это возможность любому смертному из самого низа взлететь до небес. Это успех, доступный каждому. Если ты будешь стараться…

– Брось, Паша. Разве ты не смотрел американские фильмы? Их мечта – стырить кучу бабок (неважно, где и у кого) и слинять с ними в Мексику!

На третий день Самуил заскучал в Лос-Анджелесе. Те же прелести, даже круче, он имел в Москве и Питере. Куда ни сунься, кругом одни русские, хохлы и белорусы – приезжие и эмигранты: в ресторанах, магазинах, борделях, на хоккее. Даже в кино вовсю снимаются!

Договорившись с таксистом, покатили в Пасифик-Сити – местечко у самой границы с Мексикой. Там кругом прерии, кактусы, незаконные иммигранты-мачо-мексиканцы и, вообще, все по-американски, как в пыльных голливудских фильмах, – битые старые автомобили, доступные белозубые студентки колледжей с силиконовыми сиськами, салуны и боулинги, драки и все остальное… Взяли с собой ящик виски – в пограничной дыре (от Пасифик-Сити до Мексики сорок миль) виски стоило на полдоллара дороже за каждую унцию.

По настоянию Самуила все переоделись в джинсу. Ехали с открытым верхом – босс велел убрать у кабриолета брезентовую крышу. Запылились. Волосы стали дерюгой. Паша, привыкший к комфорту и стерильной чистоте, кривил толстые губы – ему в Америке не нравилось. Он привык каждый вечер мыть свой пенис специальным гелем, обладающим успокаивающим целебным эффектом. Как было приятно возлежать на скрипящих от чистоты цветных простынях, ощущать, что твой пенис тщательно вымыт и что сам ты – эталон стерильности!

– Брось, Паша, – Самуил, держа сигару всеми пальцами руки, курил. Пыхнув дымом (хорошо пыхнул, эффектно). – Пенис – так говорят американцы.

Шофер, услышав слово «пенис», одобрительно оскалился и закивал (ни черта не понимал по-русски). Самуил не смотрел на него.

– Русские говорят член… Даю тебе слово, Паша, твой член в той дыре, куда мы едем, скучать не будет!

Фамилия у Самуила была Боголов. Отец его был бурят. Родился Самуил в пригороде Иркутска. Мать Боголова, красивая чернокудрая еврейка, с трудом разродившись и поймав сепсис в нестерильном сельском фельдшерском пункте, вырвала клятву у плачущего Борьки Боголова, что сына он назовет Самуил. Покормила младенца всего раз, а после, прижав к себе, рыдая, умерла от заражения крови.

«Самуил, мальчик мой…»

Боголов ехал сейчас в открытом авто, ветер жег лицо горячим воздухом с запахом чужой земли, дым сигары ел глаза. Ему казалось, что он помнил свою мать и эти ее слова. Все говорили, что это его фантазия. Не может человек помнить то, что происходило с ним на вторые сутки от рождения. В интернате пацаны смеялись над ним за эту память и часто били. А он точно помнил, что мать плакала, когда его принесли и вручили ей в руки – беспомощную личинку, зародыш человека. Зародыш. Через пятьдесят один год этот зародыш хапнул свой первый миллион баксов. Сейчас, в пятьдесят шесть, у него их сто восемьдесят. А жизнь все равно осталась дерьмом.

Семьи нет. У него никогда не было семьи. Мать умерла, так и не оправившись от родов. Отец, завхоз какого-то там агрокомплекса, умело воруя, сумел обеспечить сыну воспитание в Ленинградском интернате (понятно, за большие взятки). Кстати, отца убили тувинские трактористы. Что-то он им не выдал, какую-то деталь для трактора. Шарахнули в лоб увесистой монтировкой…