Илья Деревянко - За гранью разума

– Кто, Гомолов? – я с трудом подавил зевок.

– Ага! – Зеленые глаза полковника хищно заблестели. – Суди сам: «Хитер, изобретателен, легко втирается к людям в доверие». Первые два пункта в комментариях уже не нуждаются, а третий… Гм! Невзирая на резко негативное отношение, мы все же поверили ублюдку! Идем далее – «Хорошо знаком с родителями жертв, является частым гостем в их домах»…

Гомолов ездит в «Платиновый» как на работу, тесно общается со множеством его жителей и спокойно может сделать слепки с дверных ключей… «Образование высшее или незаконченное высшее, интеллект средний». Вспомни, КАКон учился в университете!.. «По характеру самонадеян, самовлюблен, тщеславен, горделив, крайне злопамятен и в глубине души отъявленный трус». Здесь, пожалуй, комментарии излишни.

– Погоди-ка, погоди! – стряхнул сонливость я. – Насчет трусости – согласен. Злопамятность – видно из досье. Самонадеянность – доказали недавние события. Гордыня тоже присутствует, да еще какая! Однако схожими качествами (кроме трусости) обладает месье Назарбеков: наркоторговец, предатель, убийца, но… не сексуальный маньяк!

– Крайне невоздержан в еде, питье и других плотских удовольствиях. Считает себя гением, которому дозволено все, – парировал Середа и добавил: – Ахмат убежден, что Гомолов – пидор. А все серийные убийцы (как тебе известно) вышли из среды так называемых секс-меньшинств, за права коих неустанно борется Запад и наша «пятая колонна».

Например, Жиль де Ре – педераст с юных лет, Головкин тоже, Чикатило – «двустволка», Сударушкин – педофил, Михасевич – безудержный онанист и т. д. и т. п. Наконец, штрихкод! (Прообраз антихристовой печати.) Последние исследования показали – подобные типы поголовно одержимы дьяволом! [25]

– Гомолов одержимый? – усомнился я. – А где доказательства?!

– Вспышки бешенства по пустякам!

– Не факт. Мало ли… К тому же подозрения Ахмата насчет педерастии… – Я замолчал, подыскивая нужные слова.

– Ну хорошо, приведу другие аргументы, – Игорь закурил новую сигарету. – Гомолов торговал краденными из церквей иконами. В таких уродов бесы вселяются беспрепятственно. Так же, как в церковных воров… В молодости – регулярные выигрыши на бегах. Кто ему помогал? Ясно, не Ангел-Хранитель!.. Теперь скоропалительно начатый и слишком затянувшийся ремонт. Особняк насквозь провонял краской, заглушающей любыезапахи. В том числе трупные…

– В том, что маньяк – Ахмат, мы тоже не сомневались, – вздохнул я. – Обосновали, подвели базу, сравнили с Жилем де Ре, убедили себя в их сходстве и… угодили пальцем в небо! Чечен оказался преступником иного рода, хотя и о-о-очень большим! Но если отбросить громадную пользу от его поимки, то получается – нас элементарно обманул гондон-Гомолов, чтобы обстряпать свои грязные делишки. А толчком к вышеуказанным «обоснованиям» стала грамотная, ненавязчивая, вовремя подсунутая ложь этого говнюка – «Слышал детский крик». А сейчас, как мне кажется, тобой движет злость за подлую подставу.

– Возможно, – согласился Середа. – И тем не менее в чем-то он виновен. По-крупному! Голову даю на отсечение! Давай так: приедем к нему, жестко прессанем, а дальше… видно будет!

– Договорились. – Перескочив железнодорожный переезд, я значительно снизил скорость. – Кстати, о затянувшемся ремонте! Здесь, по-моему, есть рациональное зерно. Уж чересчур внезапно и бесследно исчезли его жена с сыном!

– То-то и оно, – покивал Игорь. – То-то и оно…

Элитная часть Халявниково мирно спала. В громадинах особняков не светилось ни одно окно. Кое-где за заборами вяло брехали собаки. Луна окончательно съежилась под бурным натиском наступающего рассвета. Из-под колес машины веерами летела грязь…

Я не спеша свернул к гомоловской усадьбе и… обомлел. Ворота были распахнуты настежь. Обычно стоявший во дворе «Чероки» исчез. В окне четвертого этажа горел яркий свет. А на крыльце валялся труп одного из молдаван. Почти обезглавленный. С застывшим на губах беззвучным криком.

– Скорее туда! – Схватив «Вал», Игорь выпрыгнул из машины и побежал к дому. Взяв второй автомат, я устремился за ним. Следующий гастарбайтер лежал в вестибюле в луже крови с надрубленной шеей. «Чечены проснулись раньше срока?!! Да нет, чепуха, препарат сверхнадежен!.. Или они все-таки успели вызвать подмогу? Тогда Вадимыч попал в заложники. Будут требовать обмена, высылая видеозаписи рыдающего Гомолова с разбитой рожей… Левое ухо, правое, пальцы один за другим… Н-да, веселенькая перспектива! Назарбекова отдавать нельзя, а паскудного антиквара вызволять придется. Мы – русские офицеры – принимали присягу и должны защищать всехграждан России. Даже такое гуано!!!» На площадке между третьим и четвертым этажом я едва не споткнулся о последнего молдаванина с расколотым на две половинки черепом. «У всех трех похожие раны, как… от ударов туристическим топориком, – вдруг сообразил я и быстро прокрутил в памяти наработки следственной бригады ГУВД. – Точно так же убили горничную в одном из домов «Платинового города». Ага-а-а! Дело принимает интересный оборот!..»

– Дмитрий, сюда! – услышал я громкий голос Середы. – Здесь он… наш злодей!

Гомолов находился в мастерской, куда мы раньше никогда не заглядывали. В полу торчал железный, надежно закрепленный кол: острый, обильно смазанный машинным маслом и залитый жидким калом. В двух сантиметрах (задницей от острия) на медленно тлеющем толстом канате был подвешен за туловище Сергей Вадимович. С искаженной ужасом физией, без штанов, скрюченный, умело связанный, с заткнутым кляпом ртом. На шее у него болталась табличка с надписью. Он утробно мычал, плакал и, как водится, извергал дерьмо. Вонь в мастерской стояла невыносимая.

– Канат будет тлеть еще минут восемь. Потом оборвется, и Гомолов усядется прямиком на кол, – тихо сказал Игорь.

Завидев нас, антиквар вздрогнул, побелел и дико выпучил глаза, словно встретил выходцев из могилы.

«Думал, мы уже на Том Свете, вошь лобковая!» – зло подумал я и шагнул к Гомолову с намерением убрать кол.

– Погоди-ка, – придержал меня за рукав Середа. – Ознакомимся сперва с надписью на табличке, а потом полюбуйся, – он указал на левую от входа стену.

– Грязная шлюха, – прочел я, проследовал взглядом за рукой напарника и увидел две написанные маслом картины с крупными заголовками вверху каждой. Первая называлась «Время умирать» и изображала обнаженного, связанного, зверски истерзанного малыша лет восьми. Над ним нависла широкая черная фигура в маске с окровавленным ножом и с торчащим, напряженным пенисом. На спине у нелюдя пестрели крохотные разноцветные буковки. «Из всех существующих наслаждений нашему миру досталась лишь одна маленькая искорка, так называемый «Нэр дакик». Присутствие ее в материальных предметах дает нам удовольствие. Причем в течение жизни человек вынужден постоянно искать новые и новые объекты, надеясь получить бóльшие и бóльшие удовольствия» [26]– присмотревшись, разобрал я.