Вячеслав Денисов - Презумпция виновности

– Когда же вы…

– Успел? – уточнил Кряжин. – Нужно было выбирать: либо переодеваться и бриться, либо заниматься более нужным делом. Я выбрал второе. Мне не важно, что вы подумаете обо мне в первую встречу. Я и без того достаточно высокого о себе мнения.

«Определенно сноб, – подумал Желябин. – Взять и высказаться?»

Ему опять помешал советник из Москвы. Он заговорил с той же непоследовательностью, с коей сделал это минуту назад:

– Я хотел знать, что вы думаете об этом пристанище Головацкого. Но имел в виду, конечно, не право собственности на квартиру. Хотя и это немаловажно. – Встав из кресла, он прошелся, разминая то ли затекшие от долгого сидения, то ли уставшие от беспрестанного движения ноги. – Наверное, я просто неверно поставил вопрос. Что вы думаете об обстановке? Это я хотел узнать!

И вот тут Желябин замялся. То, что думает в Холмске он, Желябин, может толковаться в Москве вовсе не так. Логика федерального центра часто несовместима с размышлениями провинциалов. И это относится и к сыску в том числе. Наговоришь умных вещей, а через пару часов позвонит начальник ГУВД и скажет, что беседовал с Кряжиным и тот выразил свое неудовольствие отсутствием у начальника «убойного» отдела навыков логического мышления.

А впрочем, сколько можно молчать из-за мнительности?

Ты хочешь знать, что Желябин думает об этой квартире? Пожалуйста… Если что – книга жалоб и предложений у начальника Холмского ГУВД…

– В квартире Головацкий появлялся редко и, по-видимому, – заговорил майор, – не рассматривал ее в том качестве, в каком рассматривают люди, снимающие жилье. В квартире пыль, накопившаяся за три недели отсутствия хозяина. Зная Головацкого лично, могу сказать, что это человек завидной педантичности и порядка. Жить в квартире постоянно и ходить по такой пыли он себе вряд ли бы позволил.

Желябин очень удивился, когда Кряжин, снова усевшись в кресло, продолжил с ним разговор, но уже без этих заносчивых ноток. Он разговаривал с ним на равных, что не могло не заставить Желябина оттаять, но никак не изменить своего мнения. Кряжин же, дослушав холмского сыщика, качнул головой, убедился, что в этой части тот закончил, и – не перебил, а мягко, вкрадчиво проговорил:

– Я вам более того скажу, коллега. Пыль в квартире не трехнедельная, а двухмесячная. И в квартире этой до сегодняшнего дня Головацкий не появлялся никогда. А потому вы, конечно, правы. Профессор не рассматривал квартиру в том качестве, в каком вы имеете в виду.

Немало удивления у присутствующих вызвала эта короткая речь, но каждый сделал вид, что не услышал ничего необычного. Воспользовавшись тем, что Кряжин перебрасывался взглядами с Сидельниковым из МУРа, Желябин продолжил:

– Убивали Головацкого, по-видимому, кухонным ножом, а пальцы ломали медным канделябром. Из этого следует, что убивал не профессионал, и в графу «сомнения» можно смело заносить версию о заказном характере убийства.

– Я вам больше скажу, Кирилл Сергеевич… – перебил Кряжин. – Зачем здесь эта дама? – Последнее относилось уже не к майору – в дверях комнаты появилась старушка с испуганными глазами и руками, сложенными на груди, как для погребения. – Кто вы, бабушка?

– Меня милиция пригласила, – сообщила она.

Бабушку проводили на кухню, Кряжин попросил Мацукова предложить ей чаю. Желябин пошевелил плечами – такой стиль общения со свидетелями в Холмске в ходу не был. Действия советника Генпрокуратуры были похожи на те, которые совершает парикмахер, предлагая клиенту полистать журналы, пока он закончит с клиентом предыдущим.

– Так вот, – продолжил советник, – я вам больше скажу. Головацкого вообще никто не собирался убивать. Испуг убийцы при виде получившегося итога был настолько силен, что он, закончив с горлом профессора, не ушел, унося орудие убийства с собой, чтобы выбросить, а вернулся на кухню, вымыл его и поставил в стойку для ножей. Все должно было закончиться только пытками, однако произошло нечто, что заставило напавшего причинить профессору смерть. Сколько у потерпевшего сломано пальцев?

– Шесть, – сказал Желябин.

– Это говорит о том, что перед тем, как умереть, профессор шесть раз подряд отказался отвечать на какой-то вопрос. Когда отказался в седьмой, его убили и, как я думаю, в результате нервного срыва. Преступников было как минимум двое. Кто-то ходил по квартире, искал предметы, а кто-то держал жертву…

– Профессор был пьян, его не нужно было держать, – возразил из кухни Мацуков. Оказывается, он успевал и протокол писать, и вникать в суть происходящего в комнате.

– Если бы он был пьян настолько, что его не нужно было держать, то вряд ли ему задавали бы вопросы и требовали на них ответы.

– Возможно, работали психи, – отвлекшись от протокола, Мацуков вошел в комнату.

– Не видел ни одного психа, который побрезговал бы деньгами из бумажника жертвы и кольцом, которое, по моим прикидкам, стоит никак не менее пятидесяти тысяч.

Кряжин провел рукой по подбородку, отчего раздался звук, похожий на скрип десятка почтовых перьев по бумаге, и улыбнулся. Улыбнулся впервые за все утро:

– Версия с заказным убийством, по-вашему, отпадает. Хулиганство и психические отклонения преступников тоже. Мотив ограбления приказал долго жить, а в квартире не распивали спиртное, что отрицает предположение о бытовом характере убийства. Что же, по-вашему, остается, коллеги?

– Самоубийство, – съерничал стоящий в глубине квартиры участковый уполномоченный.

– У меня есть предположение, – твердо, но тихо заявил Желябин. – Я провел небольшие статистические исследования. – Сказав это, он смутился. – Просмотрел сводки по стране за последний год. И пришел к неожиданному открытию. С марта прошлого года и на январь текущего в стране было убито двенадцать человек, которые по характеру своей профессиональной деятельности относились к научной сфере. Занимались исследованиями в практической области, разработкой программ, теоретическими выкладками.

– И? – Кряжин наклонил голову, ожидая итогового заявления.

– Я считаю, что убийства всех научных деятелей связаны одним мотивом.

Мерзавец Кряжин, вместо того чтобы сразу поддержать или опровергнуть, смотрел на него своими ясными глазами и молчал, заставляя договаривать до конца!..

– Я считаю, что ведется… отстрел научных деятелей страны. Дана лицензия на добычу жизней русских ученых! Кому-то, значит, это нужно.

Кряжин нашел в пачке сигарету и закурил, а Желябин добавил:

– У меня есть данные по всем двенадцати ученым, убитым в различных регионах России.

Советник буркнул: «У меня тоже есть», дотянулся до своей папки, расстегнул ее со звуком, при котором старушка на кухне замолчала, и вынул несколько смятых листков.