Вячеслав Денисов - Презумпция виновности

Желябин, уже начинающий привыкать к неожиданному, покосился на женщину. И тут же услышал еще одну новость. Кряжин:

– Это вы ему звонили.

Сидельников:

– По просьбе московских гостей. Им нужно было затянуть Пикулина в сеть. Те, что якобы врывались к вам в квартиру, в квартиру вашу не врывались. Они приезжали задолго до этого. Да, это они выбивали дверь, но днем. И в диван стреляли днем, через подушку.

Кряжин:

– Подушку капитан МУРа нашел в передней, на пуфике, когда вы одевались в другой комнате. Она словно там и была. Некогда было выбрасывать или это была ваша любимая думочка? Сидельников так и сказал – с чего бы диванная подушка лежала в прихожей на мягком и без того пуфике? А соседи шум взламываемых дверей слышали в четыре часа дня.

Сидельников:

– А ночью шума они не слышали. Ни треска, ни выстрелов.

Она перестала смотреть перед собой, и теперь два голубых озера, едва не расплескиваясь, метались от ботинок одного к ботинкам другого. Библиотекарь уже дошла до того состояния, когда уверять следователя в его ничтожестве бессмысленно, а смотреть в глаза еще боязно. Критический момент, именуемый в следственной практике «позитивным кризисом допрашиваемого».

Кряжин снова сел на стол, и теперь тот протяжно застонал.

– Я вам кое-что объясню. Ваша вина заключается в том, что вы вступили в сговор с преступниками. Но до сего момента это не повлекло тяжких последствий. Если, конечно, Пикулин не вывихнул ногу, когда прыгал с балкона. Но вы знали, что его ищут преступники, видели их оружие и реально представляли их социальную опасность. А потому будете судимы. Но, повторяю, от этого еще никто не умер. Однако это может произойти в любой момент, – Кряжин играл, наслаждаясь. Его ложь о живом главаре преступной группы, пишущем явку с повинной, его танец на лезвии бритвы с библиотекаршей, когда он выдавал желаемое за действительное, – все это имело успех, хотя изначально шансы рассчитывались как пять процентов против девяносто пяти не в пользу советника. И теперь он, чувствуя, что лед тронулся и река пошла, упивался своей маленькой, но победой. – Вам дать какой-нибудь чистый формуляр, чтобы вы его заполнили?

– Я напишу.

Он рассчитывал на согласие, но не на такое вдумчивое. Эта женщина действительно была запрограммирована на жизненные неудачи, а потому крах переживала стоически.

– Так сколько вам заплатили?

– Двадцать пять тысяч.

Кряжин развернулся и насмешливо посмотрел на Желябина:

– Любовь в Холмске действительно столько стоит?

– Долларов! – вскричала она, поправив едва не слетевшие очки.

Советник смотрел на нее долго, пытаясь разглядеть в этих больших озерах дно.

– Тогда это, конечно, меняет дело.

– Всех всегда интересовал вопрос – как создавался первый человек, – философствовать на переднем сиденье «Волги» было куда приятнее, чем внимать этой философии с заднего. Морозец наступал, на прогрев двигателя времени постоянно не хватало, и Желябин с Георгиевым ежились, пытаясь согреться курением. Но Кряжин, говоря, тоже курил, и потому, чтобы не задохнуться, приходилось держать стекла приспущенными. Печка работала на впереди сидящих, ветер прорывался сквозь щели, милиционеры мерзли, а советник размышлял: – Мне же всегда хотелось посмотреть, как создавался человек второй. И дело, ребята, не в банальном похотливом любопытстве, а в профессиональном интересе. Что переживают люди, стремясь к лучшему? Всего тридцать минут назад вы имели возможность убедиться, как это происходит. Постоянно находясь в качестве свидетеля-регистратора при зачатии, совершенстве и кончине каждой криминальной мысли, я стал привыкать к тому, что каждое преступление, помимо своей финансовой подоплеки, имеет целью еще и реализацию межполового влечения. Вдумайтесь сами – ради чего совершаются все без исключения преступления?

Они планируются и реализуются с одной-единственной целью – получение гарантий полной финансовой независимости от окружающего мира для реализации более крупной цели: межполовых взаимоотношений. Даже замшелый импотент, обогащаясь, тайно лелеет мысль о том, что когда-нибудь он накопит достаточно для того, чтобы поиметь ту, которую… Точнее – всех их. Но простого влечения без финансовой независимости, как и обогащения без цели общаться с женщиной, не существует.

Посмотрите сами – у библиотекарши был Пикулин. Она не интересовала никого, Пикулин же, смею вас уверить, интересовал многих. Он не нищенствует, он в достатке. Что еще нужно некрасивой бабенке с очками, как иллюминаторы в пароходе? Она, ничуть не сомневаясь, меняет свою тягу к Пикулину на двадцать пять тысяч долларов. На две с половиной пачки банковских билетов! А для чего?!

Я вас уверяю – деньги ей нужны для того, чтобы найти кого-то лучше, чем Пикулин. Кого-то богаче и могущественнее.

Парадокс, казалось бы.

Черта с два. Это закон криминальной жизни. Марксовское «товар—деньги—товар» в преступном мире давно заменено на «деньги—деньги—деньги». И все это исключительно для отдохновения, нужного лишь тем, кто этим законом живет.

Кряжин развернулся к притихшим, не ожидавшим такой позиции холмским милиционерам.

– Полагаете, что сорокатрехлетний «важняк» в своей борьбе с преступностью довел себя до сумасшествия?

Он снова уселся поудобнее и показал Сидельникову на поворот к ГУВД. Он уже неплохо ориентировался в этом городишке.

– Нет, коллеги, я не спятил. Вы можете пытаться переубеждать меня сколь угодно, но я выведу для вас сейчас одну-единственную, верную формулу, по которой вычисляется законопослушность человека. Думаете, я возомнил себя ангелом во плоти? Отнюдь! Я часто упоминаю нечистого и не прочь засадить первой же понравившейся мне красотке. И я перелюбил их такое множество, что уже не помню точное количество, – среди следователей Генеральной прокуратуры, как и среди других, святых не бывает. Так вот, разница лишь в том, что ни одну из тех, кто оставил во мне искорку любви, я не продал ради денег, чтобы поиметь другую. Я просто внезапно влюблялся в другую. Но никогда не оставлял прежнюю в неведении об этом. Если у тебя есть мужество так поступать, значит, ты никогда не решишься на преступление, ибо видишь разницу между скотством и порядочным поведением.

– И что, все они после вашего ухода чувствовали себя счастливыми? – подначил Георгиев, когда машина въезжала во двор управления.

– Нет. Но ни одна не сказала мне – «ненавижу».

В дежурной части сидел и, дожидаясь приезда группы, болтал с дежурным Мацуков. Выглядел он уставшим: видимо, приезд следователя из Москвы возлагал на сотрудника районной прокуратуры дополнительную ответственность. Ментам – тем хорошо. Кряжин уедет, и никто в Генеральной прокуратуре о них не спросит. Но о том, кто «важняку» помогал в Холмске из «наших», вопрос зададут обязательно. И очень не хотелось бы, чтобы Кряжин жевал губами, как делал всякий раз, прежде чем сказать неприятное, и говорил о том, что есть один такой, Мацуков его фамилия. Так он – ни в зуб ногой. Середнячок, пригодный лишь для расследования преступлений с имеющимся подозреваемым.