Вячеслав Денисов - Особо опасная статья

– Понимаете, в чем дело… Дима – личный охранник Николая. Я подумал, что он мог быть свидетелем похищения, последовать за негодяями и Колей и сейчас владеть ситуацией… Мог позвонить, сказать, что знает место, где прячут сына… Словом, я надеялся на него, а не забыл о нем.

Кряжин в досаде пожевал губами и бросил папку на стеклянный столик (Кайнаков скосил на него виноватый взгляд – так смотрит ребенок, наблюдающий за тем, как папа изучает в его дневнике оценки за среду и еще не дошел до проклятой субботы). Посмотрел в окно, стер пальцем с подоконника не существующую пыль и развернулся лицом к центру гостиной.

– Кайнаков, когда я несколько часов назад, на этом же самом месте, распинался о…

– Оставьте, Иван Дмитриевич… – огрызнулся президент.

– Нет, это вы оставьте! – перебил следователь. – С момента похищения вашего сына прошло восемь часов. Что можно сделать за это время, как вы думаете? Просидеть в подвале соседней высотки? Возможно! А еще за эти часы можно успеть долететь до мыса Рока – это самая западная точка Евразии! Пока я начну делать какие-либо распоряжения, и они дойдут до португальских властей, ваш сын может оказаться в Вашингтоне. Или на берегу Лимпопо.

Кайнаков сидел белый, как мел, и пытался что-то пить из пустого стакана.

– У вас крадут сына, вместе с сыном исчезает его охранник, и кто меня сейчас уверит в том, что это не упомянутый Дима организовал похищение? Вы помните мой вопрос в первый момент нашего знакомства? Что я спросил, господин президент? – Кряжин уже давно вышел из себя, и лишь профессиональный такт и понимание невозможности показать этот выход окружающим удерживал его от вспышки. – Так о чем я спросил тогда?

– Вы спросили, кто забирает сына из школы, – просипел президент.

– А что вы ответили?

– Что телохранитель уехал в школу за Колей, но Коли там уже не оказалось.

– Нет, вы не так ответили, – следователь вынул из кармана тонкий блокнот. – Цитирую, Кайнаков. Ответы на подобные вопросы я всегда записываю. Вы мне сказали, что… – найдя нужный лист, следователь свободной рукой пошарил по карманам, тряхнул рукой, расправляя дужки очков, и приложил тонкие и узкие, почти невидимые линзы к глазам: – Что «мальчика через час должен был забрать телохранитель, но в связи с событиями это оказалось ненужным».

– А какая разница? – мертвым голосом спросил Кайнаков.

Кряжин подошел к его креслу, наклонился и остановил свои губы в сантиметре от уха президента.

– А разница в том, господин угольный магнат, что из вашего первого ответа я заключил, что охранник в школе не был. Раз так, то нет и смысла с ним разговаривать относительно событий. – Выпрямившись, следователь уложил блокнот в карман. – А сейчас я обязан сделать вывод о том, что ваш телохранитель по имени Дима был в школе в тот момент, когда учительница французского звонила в милицию. Это заключение неумолимо наталкивает меня на мысль о том, что о похищении сына вы узнали гораздо раньше, чем вам сообщили власти! Что связывает две эти простые выкладки? Еще более простая выкладка. Ваш телохранитель Дима сообщил вам о происшествии из школы либо уже из машины, когда вышел из школы. И теперь я уже восемь часов кряду не ищу телохранителя, вместо того, чтобы прилагать к этому все усилия.

– И правильно делаете, что не ищете, – вдруг буркнул Кайнаков. – Дима любил Колю как сына. Просто с телохранителем что-то случилось.

Кряжин глубоко вздохнул и посмотрел на президента взглядом, полным сожаления. Ему очень хотелось привести несколько примеров из числа тех, когда именно любящие люди совершали в отношении предмета своего обожания чудовищные преступления, но смолчал. Достаточно реакции на это жены президента. Альберт Артурович – не Ангелина Викторовна, конечно, на пол не рухнет, но то, что лишило чувств мать, может запросто спровоцировать неадекватное поведение отца. А Кайнаков был нужен сейчас Кряжину мыслящим и спокойным.

– Сколько времени он охраняет вашего сына?

Кайнаков поиграл бровями. «Считает месяцы», – подумал Кряжин, и ошибся. Тот считал годы.

– Сначала он охранял меня, – президент загнул палец. – Еще в начале моей карьеры, когда я был просто перспективным коммерсантом. Потом жену, – загнул второй и сразу третий. – И четыре последних года – Колю. Он служит мне десять лет.

– Вторая новость? – Он подошел к сифону и наполнил второй чистый стакан.

– Мне похитители звонили.

Страдающему от жажды Кряжину мгновенно расхотелось пить. Он подержал стакан в руке, поставил его рядом с сифоном и прошел к «своему» креслу.

– Что говорят? – спросил он, вынимая из кармана сигареты.

– Они обещают убить Колю, если я…

– Если вы что? – грубо перебил Кряжин. – Только не говорите мне о каких-то сотнях тысяч тонн угля, которые вы должны отправить в Германию.

– …Если я не позвоню в Страсбург.

– Зачем, Кайнаков?!

Кайнаков вырвался из кресла, стал говорить банальные вещи. Закричал о том, что никакими деньгами нельзя оценить жизнь его единственного сына, его Коли. Добавлял, что у него нет желания попадать в историю, в которую попал посол Чехии в России. Что он богаче посла Чехии в России. И он готов даже взорвать все шахты и затопить водой шурфы, если того потребуют похитители.

Но подставлять родственника?! Человека, который помог ему немало и все бескорыстно?!

Кряжин в этом не сомневался. Более того, он был даже уверен в том, что Кайнаков взорвет шахты вместе с находящимися в них шахтерами.

Что стоила для следователя жизнь маленького Коли? Чем было для него выполнение поставленной на службе задачи? Всем. И стоила многого. Именно по этой причине следователь не мог сейчас просто взять со стола папку и выйти вон. Очень хотелось спросить, зачем Кайнаков просил возбудить уголовное дело и привлечь виновных к уголовной ответственности. Но задать такой вопрос – это унизить себя и организацию, которую представляешь. «Зачем заявление тогда писал, олигарх? Разбирался бы сам, коль скоро настолько крут». И тут же получишь в ответ зуботычину: «Я так и знал, что ваша контора служит лишь для охлаждения пыла неугодных власти губернаторов и законно богатеющих граждан».

Кряжин не спросил бы в любом случае. Существуют ситуации, в которых приходится ломать гордыню и пытаться подстроиться под звон струны такого вот Кайнакова.

Именно – пытаться подстроиться. Потому как умный следователь только сделает вид. На самом деле он будет делать свою работу.

Но среди истерического бреда Кайнакова следователь выделил нечто, что не увязывалось с основным контекстом. Или это просто скачок с одной мысли на другую?

– Прекратите безумствовать, Альберт Артурович. О каком родственнике вы ведете речь?