Вячеслав Денисов - Особо опасная статья

Та же прохлада подъезда. Напоминающий домашний стремительный лифт. Знакомые лестницы.

Единственное, что было чужим, – запах внутри квартиры. Там пахло краской, деревом и еще чем-то, отчего в первые часы болела голова.

– Я хочу в туалет, – громко сказал он, несколько раз ударив по двери комнаты ногой.

Дверь распахнулась, на пороге появился Феликс.

– Ты уже три раза сегодня ходил.

– А ты сколько? – смело спросил Коля.

Феликс подумал, дотянулся рукой до какого-то предмета слева и забрал с него знакомую куртку с капюшоном.

– Она воняет, – буркнул Коля.

– Переморщишься, – не слушал мальчишку Феликс, натягивая на его голову капюшон.

Пообещав обязательно сказать папе, чтобы тот направил Диму свинтить этому наглецу голову, Коля уныло поплелся привычной дорогой…

– Я был неправ, – сказал представитель. – Задавайте вопросы. Буду рад, если смогу вам помочь. А после, если вы позволите, я поеду в больницу к родственнику и сестре.

– У меня только два вопроса, – признался Кряжин. – Каковы перспективы рассмотрения жалобы Устимцева в Европейском суде?

Трошников сжал веки и резко их расслабил.

– Никаких.

– Когда назначено рассмотрение жалобы?

– Сегодня суббота? – тихо уточнил, глянув на наручные часы, представитель. – В следующую пятницу.

– Спасибо, – следователь подхватил папку и встал со стула.

– Надеюсь, вы понимаете, что я не в силах выполнить требования похитителей? – бросил ему в спину представитель. – Даже при том условии, что речь идет о спасении жизни ребенка! Что я не в силах сделать это даже при том условии, что речь идет о спасении жизни мальчика, которого я люблю, как сына, моего племянника?!!

– Надеюсь, вы понимаете, – Кряжин остановился и разглядел в глазах Трошникова ужас, – что для преступников это не играет никакой роли? Вы понимаете, что его убьют в любом случае?

– Боже мой… – совсем не по-судейски пробормотал Трошников и убрал от зажмуренных глаз очки.

– И просьба у меня к вам тоже только одна. Не говорите о том, что не в силах помочь, ни Альберту Артуровичу, ни своей сестре.

– Но, быть может, они не убьют Колю… Может быть, если они получат то, что им нужно…

Услышав это, Кряжин слегка покачал головой и вышел вон.

И для Ельца так и осталось непонятным, отчего Кряжин смолчал. Положительно, он – хам!

У него осталось шесть дней. А всего их было семь, если учесть день минувший.

Он начался с того, что Кряжин снова предъявил документы дежурному по «Лефортово». Тот просмотрел их бывалым взглядом, с каким изучают водительские права государственные автоинспекторы, вернул и нажал под столом кнопку. Замок на входной двери загудел, громко лязгнул, и в сторону следователя подалась тяжелая створка. Сколько раз он проделывал эту процедуру, позволяющую зайти внутрь? Сотни раз. А сколько при подобных обстоятельствах? Впервые!..

Сегодня Устимцев был менее приветлив, но все так же учтив. Опять поздоровался первым (хотя Кряжин собрался его опередить), сел по приглашению и снова задымил английской сигариллой с ароматом вишни.

– Вы напрасно так резко реагируете, Вениамин Геннадьевич, – начал разговор следователь. – Я тут не по воле людей, мечтающих увидеть вас в колонии строгого режима. Все, что меня заботит, это судьба маленького мальчика, с которым в данную минуту неизвестно что происходит.

– У вас есть телефон? – не вынимая сигариллы из губ, спросил Устимцев. Он сидел, уложив локти на стол, и в глазах его светилось неизвестное следователю решение. – Дайте мне его.

В другой раз Кряжин улыбнулся бы после этой просьбы. Или, сочтя за безделицу, продолжил разговор. Но это был совсем иной случай…

А потому опустил руку в карман, вынул трубку и положил на стол перед собой.

– Куда вы хотите звонить?

– Альберту Артуровичу Кайнакову. Телефона его я не знал, если вас это интересует. Узнал его сегодня. Через своих адвокатов и купленную тюремную охрану. Хотите еще что-нибудь честное от меня услышать?

– Валяйте. – И Кряжин, сам не понимая, прав ли в этом, толкнул телефон в сторону Устимцева. – Да только номер его изменился.

И он назвал несколько новых чисел. Чуть щурясь, чтобы лучше запоминалось, Устимцев зажал зубами сигариллу и стал нажимать на кнопки. Когда услышал, что произошло соединение, бросил дымящийся окурок в банку.

– Альберт Артурович, здравствуйте, – арестованный олигарх, в отличие от олигарха свободного, выглядел спокойным и рассудительным. – Нет, вы ошиблись… Это не Иван Дмитриевич, хотя формально вы правы, трубка его. Это Устимцев. Что?.. Нет, я не смогу вам отдать Колю. По той причине, что у меня его нет. И у моих людей, уверяю вас, тоже.

Кряжин внимательно смотрел на арестанта и пытался предугадать, что сейчас последует. Уверения в непричастности, убеждение, укор – что еще может прийти в голову человеку, находящемуся за решеткой столь долгое время? Но он оказался неправ. И сильно изумился.

– Послушайте, уважаемый Альберт Артурович, я вам кое-что напомню. Восемьдесят седьмой год, Москва. Дело о хищении государственной собственности на одном из автозаводов. Кажется, тогда на скамье подсудимых оказался всего один человек. Дело по другим членам преступной группы было выделено в отдельное производство. Подсудимый получил девять лет и десять месяцев лишения свободы и отсидел их до последнего дня.

Кряжин пожевал губами и чуть напрягся. Говори Устимцев сейчас не с Кайнаковым, он обязательно подумал бы, что арестант передает на волю зашифрованное указание к действию.

– И все эти почти десять лет ни разу не упомянул имена своих подельников. И в то время, когда бизнес их ширился, а капитал рос, зэк ел из мятой алюминиевой миски и мечтал о том, как разбогатеет, когда вернется. Так оно и вышло. И теперь я спрашиваю вас: мог ли я, даже в горячечном бреду под Чокурдахом на Индигирке, ни разу не назвав ваше имя, теперь украсть вашего ребенка? А, богатей хренов?

Сказать, что Кряжин растерялся – это не сказать ничего. Он быстро подсчитал, и у него вышло, что срок давности по преступлению, только что оглашенному Устимцевым, миновал. Это значит, что он ничем не рисковал, упоминая теперь имя Кайнакова.

По всей видимости, Кайнаков что-то отвечал, но Устимцев его даже не слушал.

– И теперь ты вводишь ко мне в камеру следователя Генпрокуратуры с просьбой к нему раскрутить меня на подноготную! Ты – черт, Кайнаков!! Ты сейчас не торгуешь автозапчастями на рынке только в силу моей порядочности! Если бы я хотел развести тебя на бабки и пустить под гору, сопляк, я бы не стал красть твоего сына!!! – Он внезапно успокоился, и тембр его голоса стал прежним. – А теперь главное, Кайнаков. Я очень сожалею о том, что произошло. Но не имею к этому никакого отношения.