Вячеслав Денисов - Особо опасная статья

Телефонная трель прозвучала еще более неожиданно. Ситуация застала следователя врасплох дважды, и раздосадованный Кряжин бросил папку на стол.

– Поговорите с ними, Альберт Артурович, – распорядился он, видя растерянность и страх родителей. – Берите, берите, не бойтесь. Ничего страшного, если они следят за внешним обликом Коли. Было бы страшно, если они прислали что-нибудь…

Эта логика на уровне второго класса средней школы Кайнакова успокоила в одно мгновение. Действительно… Если уж похитители захотели ставить в деле точку, то резали бы не волосы…

– Да?..

– Приятно вновь слышать вас. И понимать, что вы снова в строю, – послышался в трубке один из двух знакомых Кряжину голосов. – Иван Дмитриевич нас опять слушает? – На том конце провода послышался смех. – Ну, пусть слушает. Работа у него такая. Даже лучше, что он здесь, потому что я сейчас буду говорить о том, что касается его в большей степени, чем вас.

Кайнаковы уселись поудобнее, «муровцы» напряглись.

– Иван Дмитриевич, с вами хотят поговорить, – добавил неизвестный, и через мгновение Кряжин услышал робкий детский голосок:

– Дяденька следователь, не мешайте, пожалуйста, папе с мамой выручать меня из беды… Пусть они сделают все, о чем их просят. Мне здесь плохо. Меня не бьют, но мне здесь плохо. Мне волосы отрезали. Когда я вернусь, я постригусь под Дэвида Бэкхема.

У Кряжина отлила от головы кровь. Мозг без крови пуст. Ведь она несет кислород, которым этот мозг питается, а сейчас в помещении, где работал мощный вентилятор, установленный у открытого окна, Кряжину было нечем дышать. Поэтому он встал, держа аппарат в руке, у окна.

– Вы слышали? – спросил голос. – Он пострижется, как Дэвид. Обязательно пострижется, если вы еще хотя бы раз выкинете номер сродни тому, что случился вчера у тюрьмы, а продолжился сегодня в Яузе. Зачем вы усложняете ситуацию? – Незнакомец вздохнул, из чего следовало, что ответа он не ждет. – Все идет бескровно, а маленькая встряска для Европейского суда не будет лишней. Законны наши требования или нет, уже неважно. Эти ухари в грязных мантиях погрязли в своих неправосудных решениях, так что ничего страшного не случится, если они хоть раз забудут о сговоре с политиками и поступят по совести.

Кряжин вернулся в кресло, когда понял, что с ним все в порядке.

– Косите под поборников правосудия? – он сунул в рот пластик жвачки и сглотнул сочную слюну. – А между тем в волнах Яузы выловили ваших лучших представителей. Ими оказались, в чем нет ничего удивительного, дважды судимый за убийства рецидивист и недавно освободившаяся лагерная «шестерка» по кличке Сыть. Да, чуть не забыл про продажного мента. Так что не старайтесь, прекрасный незнакомец.

– Не пытайтесь играть роль… – после долгой паузы приглушенным голосом произнес собеседник, – Ланцелота, Кряжин. Осталось четыре дня. Не испортите их своим участием.

«Вы просто больные сволочи», – хотелось воскликнуть Кряжину, но он сказал:

– Мне нужны гарантии безопасности ребенка.

– А нам нужны гарантии законного решения Европейского суда.

– Зачем же было похищать человека? Подождали бы семь дней и получили его.

– Думаю, вы меня поняли, Иван Дмитриевич. Я пристрелю пацана, если получу не то, что ожидаю после отъезда Трошникова.

– А если я потом дам приказ МУРу разыскивать вас и стрелять на месте? Без решений каких-либо судов?

– А труп щенка в коробке из-под бананов?

– C'est impossible! [31]– с вызовом воскликнул Кряжин.

– Правда? – удивленно сказал похититель и раздраженно бросил куда-то в сторону: – Иди-ка сюда, пацан!..

Кайнакова снова закричала дурным голосом, а Кряжин наклонился и выставил перед собой, словно для защиты от удара, ладонь.

– Подождите, подождите! Я погорячился… Простите меня.

– В последний раз, – назидательно согласился некто и повесил трубку.

– Вы очень удачно ведете переговоры, – заметил побелевший от ярости трезвый олигарх. – Вас этому специально учили? Или с этим рождаются?

Не обращая внимания ни на него, ни на его обезумевшую от гнева супругу, Кряжин встал и забрал со столика папку.

– Значит, в школе был он? – спросил, выйдя на улицу, Саланцев.

– Думаю, да, – прикурив на ветру, следователь посмотрел на спутников. – Не так много в России похитителей людей, понимающих французский.

Кряжину удалось разозлить собеседника. Но делал он это на грани фола. И теперь не сомневался, что противник уже думает над тем, что произошло.

– Значит, переводчик для вас в школе – это тоже маленькая следственная хитрость? – поспешил с выводом Сидельников.

Кряжин посмотрел на него, не скрывая неловкости.

– Я предполагал, что рано или поздно он захочет поговорить со мной. Но знал бы ты, чего мне стоило два дня картавить над транскрипцией этой фразы…

Перед самой машиной телефон в кармане следователя попросил, чтобы ему уделили несколько минут внимания.

– Кряжин, слушаю.

– Это Молибога, Николай, – напомнил криминалист.

– Второе можно было не говорить, – съязвил Кряжин. – Не бережешь ты мои центы, Коля. Если у тебя ничего не вышло, прощаемся. Если вышло – я еду.

– Тогда лучше езжай.

Он спрятал телефон в карман и, отщелкивая в сторону урны окурок, с сарказмом пробормотал: «О Ланцелоте наслышан… Хорошие книги ты в детстве прочел, парень»…

Он думал о человеке, с которым только что разговаривал по телефону, а Саланцев, увлеченный теорией Ломброзо, чей портрет висел в кабинете следователя, спрашивал вслух о том, кому из родителей может принадлежать подбородок с ямочкой, обнаруженный им на фото маленького Коли. Сидельников просто вертел руль и, то и дело опуская донельзя тонированное стекло, ругался с водителями, стремящимися подрезать его авто.

Время в пути до Большой Дмитровки пролетело бы еще незаметнее, если бы они не остановились купить по хот-догу и бутылке «пепси».

Пахнущие горчицей и капустой, они поднялись в кабинет Молибога.

– Если я потерял час напрасно, то ты снова услышишь мое мнение о своем кофе, – предупредил Кряжин.

Вместо ответа криминалист бросил на стол тонкую полиэтиленовую папку. Раскрывая замок на ней, следователь смотрел на эксперта недоверчивым взглядом, словно сомневаясь в том, что тот способен на большее, нежели делать соскобы из-под ногтей трупов.

С первой фотографии смотрел куда-то вверх человек лет сорока. Взгляд его был устремлен в одну точку, как бы Кряжин не поворачивал лист. Черты лица внушали уважение.

На фото в полный рост, с более четким изображением, можно было убедиться в том, что внушают уважение не только черты лица. Тренированный торс, могучая шея, крепкая ладонь на дверце «Мерседеса».

Труднее оказалось с идентификацией номера машины. Ее передняя часть была развернута к сектору видеосъемки под таким острым углом, что цифры на специзделиях можно было прочитать и как 959, и как 858, так и 899. И еще несколько десятков вариантов, где в цифрах преобладают округлые формы.