Сергей Алтынов - Давай постреляем?

Вот и все.

Остаток ночи я не спала. В голове стояла какая-то дикая пустота... Музыки больше не было, точно я оглохла после «фейерверка» Эдгара. Нет, не просто оглохла, как будто я родилась глухонемой и ни разу не слышала ни одного звука... Под утро вернулась Инга с ночного дежурства.

Как он уходил... На свою, на русскую территорию... И даже не обернулся. Он всерьез не хочет, чтобы «жизнь совсем хорошая началась и умирать не хотелось»... Зачем я ему нужна? Старая, седая баба... Глупая и малоталантливая, неспособная к рождению детей? Ведь музыка – это все ерунда! Гармонии, мелодии... Если за ними не стоит никакого настоящего чувства, то... И Эдгар это понял. Он все-таки славный парень, просто не смог тогда поверить...

А Валерка... У него-то чувства... Ко мне?! Не знаю, а ведь так хочется себя обмануть. Но тогда, в ДРА... Да, он бы любую бабу своим телом накрыл – служба такая. Любую «бля-дуру»...

Я спала с мужьями, я спала с любовниками... Я делала аборты, я унижалась и лицемерила, играя кретинские фальшивые роли в кретинских фальшивых фильмах. Есть лишь пара ролей за всю жизнь, за которые мне не стыдно. А Валерка... Он сам, САМ превращался в МУЗЫКУ... И падали все эти термины и названия – «музыкант», «композитор», «прапорщик», «шофер», «муж», «любовник»... Падали и превращались в прах, в ничто... Оставался лишь седой певец с гитарой в руках.

Я «бля-дура». Дура, которую так легко вычислил и просчитал господин Честный Провокатор. Дура, которая помогла своему отечеству вовремя вступить в некий оборонительный альянс, сама о том и не ведая.

Инга что-то говорит мне, но я не понимаю слов. Засыпаю, проваливаюсь...

Мы идем по пустынной булыжной мостовой. Раннее утро – уже светло, но прохожих нет. Какая-то совсем незнакомая улица... Инга уверенно идет чуть впереди меня. Сестра, в отличие от меня, всегда знает и дорогу, и местность.

– Расма, помнишь тир? Помнишь, как я учила тебя стрелять? – слегка обернувшись через плечо, спрашивает Инга.

Помню ли я?! Такое не забудешь – документальная киноагитка на тему «Прячьте оружие от детей». Четырнадцатилетняя кретинка, будущая заслуженная артистка, будущая «бля-дура» пальнула тогда в потолок из мелкашки «ТОЗ-16». Пуля срикошетила прямо в голову родной сестрице. Инга в последнюю секунду дернула головой, и заряд пришелся в стенд наглядной агитации, агитирующей как раз за технику безопасности. Стенд рухнул, расколовшись пополам, а Инга молча забрала у меня винтовку... Больше в тир моя нога не ступала.

– Стрелять, – усмехаюсь я. – К этому нужен талант, а у меня его нет...

– Ты не права, сестра! – Инга подцепляет носком туфли пустую пивную банку и отфуболивает ее в мою сторону. – Нужно терпение, упорство – только тогда и...

– Я не умею стрелять, Инга! – перебиваю я сестру и, в свою очередь, бью по консервной банке. – И вряд ли когда-нибудь научусь!

– Будем учиться, – произносит сестра, останавливая ногой дурацкую банку, некоторое время гоняет ее перед собой, а затем снова передает мне.

Мы дурачимся, как дети, – нас ведь никто не видит, улицы пустынны, окна домов занавешены. Наконец, Инга бьет изо всех сил по злосчастной банке, и та со звоном улетает в подворотню.

– Все, пришли! – говорит сестра, останавливаясь возле обшарпанного, грязного подъезда с деревянными облупившимися дверями.

Тир совсем не изменился! Да и что в нем могло измениться?! Те же винтовки, мишени, даже стенды по безопасности ведения стрельб... Какого черта сестрица притащила меня сюда?! «Давай постреляем?» – спрашиваю я и себя и Ингу одновременно. Спрашиваю лишь мысленно. Слово же теперь берет моя сестра.

– Главное – это прицелиться! – винтовка в руках Инги точно оживает. Как гипс в руках скульптора-ваятеля. – Прицелилась – не жди, сразу стреляй... – Инга в одно мгновение проделывает эту несложную, с ее точки зрения, процедуру. Центральная мишень падает. – Немного отдает в плечо, но к этому привыкаешь... Давай, Расма!

Я беру винтовку и пытаюсь что-то там совместить... Так, надо прищурить один глаз и... Прицелилась – не жди, сразу стреляй. Инга с этим справляется блестяще. Любимый муж, трое детей, знаменитая сестра-дурочка... И тут я снова услышала Валеркину музыку. Инга держит в тире магнитофон?! Я опустила винтовку и недоуменно посмотрела на сестру. Глаза у Инги потеплели, она точно забыла про свою стрелковую науку, стояла спиной к своим мишеням и, кажется, ничего больше не замечала. Она тоже слышала эту мелодию и вспоминала, вспоминала и вновь ощущала все то, что было в ее жизни... И тут музыка оборвалась, точно магнитофон зажевал пленку. А Инга вновь превратилась в тренера по стрельбе.

– Я же тебе объяснила: прицелилась – стреляй!

Я вздохнула и вновь стала прищуривать левый глаз. Прицелимся и выстрелим. И получится у нас все не хуже, чем у старшей сестры. И тут... Вместо трех оставшихся безликих черно-белых кружков-мишеней на меня смотрели три парня в армейском камуфляже. И все трое были так похожи на Валерку, что я невольно вскрикнула и выронила винтовку. Прозвучал непроизвольный выстрел и заряд вновь срикошетил в нескольких миллиметрах от Ингиной прически. И стенд по технике безопасности рухнул с таким же грохотом и также раскололся пополам... Я уселась на немытый, заплеванный пол и, закрыв лицо руками, разревелась, как девочка-подросток.

– Расма! Расма, что с тобой?

Тревожный голос старшей сестры звучал над самым ухом.

Я открыла глаза. Ни тира, ни винтовок, ни мишеней. Инга перестала трясти мои плечи и, увидев, что я пришла в себя, крепко обняла. Мы сидим прямо на полу возле печки.

– Кто ж на полу спит! Хоть бы разделась! – Инга разговаривает со мной, как в детстве, когда я только делала первые шаги, а она уже оканчивала пятый класс.

Винтовки, консервные банки... Прицель-ся-не– жди-стреляй.

Я не буду целиться, не буду стрелять, не буду тереть ноющее от отдачи плечо... Я просто завтра уеду. В Россию.

Дверь открыла высокая женщина средних лет. Лицо у нее было непроницаемое, голубые, сильно накрашенные глаза смотрели холодно и безразлично. Я представилась и вкратце объяснила цель своего визита. Женщина кивнула головой в сторону ванной комнаты и, с трудом, подбирая слова, произнесла наконец:

– Муж... Прос-ци-ть-е, – и вяло, невыразительно улыбнулась.

Кажется, она совсем не владела русским языком. Из ванной раздавался шум воды, и явственно слышался мужской голос, что-то громко и фальшиво напевающий.

– Макс! – отворив дверь в ванную, крикнула женщина, и голос умолк. Затем женщина снова повернулась ко мне и жестами пригласила пройти в одну из комнат. Когда я проходила мимо второй комнаты, то из-за плотно запертой двери послышался громкий собачий лай. Хозяева прятали там какую-то крупную собаку. А лаяла она совсем не зло, скорее просто заявляла о своем существовании.