Сергей Зверев - Славянский «базар»

– Ты думаешь, он придет? – спросил Бунин.

– А ты бы пришел? Мужчины, даже самые крутые, не упустят случая поиметь видную бабу, знаменитость.

Стеклянный параллелепипед гостиницы «Двина» отражался в реке. Почти все окна горели. Из ресторана слышалось буханье барабана, вибрация бас-гитары заставляла поеживаться.

– Скажи пацанам, чтобы ждали меня в машине на другой стороне улицы, начиная от без четверти одиннадцать, – лицо Карла стало напряженным, сосредоточенным, – и ты будь с ними, из салона не выходить.

И не успел Бунин ответить, как Карл уже шагнул в стеклянную дверь гостиницы. О чем он говорил с швейцаром, что тому врал, Николай не слышал. Но вскоре высокая фигура законного исчезла в коридоре. Эстрадных звезд охраняли не так тщательно, как политиков.

Ивона Обилич лежала на широкой двуспальной кровати в своем номере. На тумбочке стояла начатая бутылка сухого красного вина. Певица отпила маленький глоток и ощутила, как покалывает горло. На концерте она выложилась полностью. Голоса не жалела. До сих пор в ушах стоял гром аплодисментов, крики публики. Роскошные черные волосы теперь были стянуты лентой в хвост, полупрозрачная накидка висела на спинке стула.

Вино казалось Ивоне приторным, отдавало то ли ванилью, то ли ароматической эссенцией. Молодая женщина взяла бутылку, перечитала этикетку. Нет, вино было фирменным, розлитым в Черногории. То, к которому она привыкла. И только потом сообразила: «Это помада, я не стерла ее. Вот откуда такой ужасный привкус».

Она уже стерла помаду с губ бумажной салфеткой, когда в дверь номера постучали. Ивона никого не ждала, если бы пришли журналисты, то ей непременно предварительно позвонили бы из администрации гостиницы. Приученная, что за дверью может оказаться включенная телекамера или полыхнуть блик фотоаппарата, Обилич запахнула халат, распустила волосы, заглянула в зеркало и только после этого повернула в замке ключ.

Первое, что она увидела, это огромный букет роз в шелестящей кружевной упаковке. Из-за него даже не было видно самого пришедшего. Ивона отступила, когда букет надвинулся на нее. Черные, сияющие ботинки ступили на ковер. Вошедший закрыл за собой дверь.

– А вот и я! – донеслось радостное восклицание из-за букета.

Ивона попыталась заглянуть за него. Букет полетел на кровать. Перед певицей стоял сияющий госсекретарь.

– Я Белград не забыл.

– Боже мой! Ты меня напугал.

А высокий чиновник уже распоряжался в чужом номере, как у себя дома.

– Что пьешь? Дрянь. Шампанское лучше.

И на столике уже стояла бутылка шампанского. Ивона силилась припомнить имя госсекретаря, в интимной обстановке они встречались всего однажды, год тому назад в Белграде, после приема на вилле у президента, но вспоминалась лишь фамилия.

– Времени у меня мало. Давай побыстрее. Не люблю все эти шуры-муры разводить. И ты, и я знаем, чем все разговоры кончатся, – при этих словах госсекретаря пояс халата упал к ногам певицы. – Ты похудела… Кстати, это я постарался, чтобы тебя утвердила отборочная комиссия. Все оплатил. Хочешь, второе место в конкурсе дадут? Гран-при обещать не могу. В этот раз его за украинцами оставили. Вот если бы ты хохлухой была…

Особого желания любезничать и заниматься любовью с госсекретарем у Обилич не возникло, во-первых, устала, во-вторых, он ей в отцы годился, но на «Славянском базаре» от его слова многое зависело. И она покорно присела на кровать, изобразила на лице удовольствие, когда к ее груди прикоснулась разгоряченная потная ладонь, а пальцы принялись бесцеремонно мять сосок. Все повторялось, в прошлый раз в Белграде она не могла отказать руководителю иностранной делегации.

– Чего стесняешься? На сцену же почти голая выходила.

Госсекретарь уже довольно посапывал, совершенно забыв о своей любовнице, после секса ему не хотелось смотреть на ее обнаженное тело. Он одевался. Женщина набросила халат. В дверь постучали.

– Это может быть только моя охрана, – госсекретарь приоткрыл дверь, – какого черта, я же сказал, не беспокоить.

– Ваш мобильник не отвечал, – с глуповатой, еле заметной улыбкой сказал охранник, – но тут какой-то араб, американец рвался. Говорит, что его приглашали. С ним капитан ФСБ. Вот. Посмотрите.

Госсекретарь вертел в руках бейдж с надписью, сделанной несмываемым маркером.

– Ивонка, что это за херня? – он бросил бейдж на кровать. – Ты его ждала?

– Это даже не мой почерк, – пожала плечами Обилич, – глупая шутка.

– Кто там рвался?

Охранник в приоткрытой двери с готовностью доложил:

– Миир Харапп. Мы его у лифта задержали, когда собрался в коридор пройти.

Госсекретарь погрозил Ивоне пальцем.

– Славянка, а с арабским американцем шашни крутишь, – Миира Хараппа он запомнил еще во время переговоров, а потом видел в ложе. – Веди сюда, – бросил он охраннику. – Мы тебе сейчас с ним очную ставку устроим.

Мальтинский в сопровождении двух охранников вошел в номер, посмотрел на госсекретаря. Тот был в хорошем расположении духа. Происходящее забавляло его, ведь свою долю удовольствия он уже получил.

– Вы же меня приглашали? – по-английски спросил Мальтинский у певицы.

– Я никого не приглашала, – Ивона куталась в халат, все мужики ей сейчас были противны, – это не мой почерк.

– Мне передали в ложу.

Госсекретарь смеялся:

– Я же не муж. Что вы передо мной комедию ломаете? Ну договорились вы переспать. Нормально, я уже уходить собрался. Могу только удачи пожелать и свет погасить.

– Я этот бейдж потеряла, или отцепили его у меня фанаты, когда автограф слепому мальчишке давала, у него еще поводырь был – видный седой старик, волевой. Со вкусом одет, – припомнила Ивона.

Мальтинский изменился в лице.

– Карл, – прошептал он, но тут же взял себя в руки. – Да, наверное, это глупая шутка, извините.

– Придется другую красотку поискать, – прыснул смехом госсекретарь. – Значит, не остаешься, Миир? Я завтра с утра в Минск уезжаю, оттуда самолетом в Москву. А ты куда?

– Мне в другую сторону. На запад.

Госсекретарь, Мальтинский и охранники вышли из номера. Карл стоял в коридоре за дверью комнатки, где хранились швабры и пылесосы. Сквозь деревянные жалюзи он видел Мальтинского так близко, что можно было протянуть руку. В пальцах законный сжимал раскрытую бритву.

Уже светало, а Карл все еще стоял у окна и смотрел на выстроившиеся у забора могильные плиты. Резкой трелью разразился телефон на тумбочке. Карл даже не пошевелился. Хмель, неодобрительно поглядывая на бодрствующего законного, прошлепал босыми ногами к аппарату, снял трубку. После хриплого со сна «это я» он больше не произнес ни слова, тронул Карла за плечо.