Андрей Негривода - Подвиг в прайс не забьешь

Странное было у Андрея сейчас состояние, непонятное даже ему самому. Он все пытался понять... Только вот что? Что он хотел понять в этот день? Это ему и самому было неведомо... Он просто уподобился археологу и копал мысленно лопатой «на удачу», пытаясь извлечь из-под тлена времени что-то, чего не знал или забыл...

«...Ма как-то спросила меня... Когда же это было-то? В 2004-м, кажется... Ну, да! В 2004-м! Я ей тогда еще позвонил из Израиловки, с днем рождения поздравлял... Она спросила: „Ну! Чего же ты добился, сына? За девять лет жизни в Израиле? Есть успехи?“... Мама-мама... Наивная ты моя душа!.. В Израиле... Если бы ты знала тогда, в свои шестьдесят шесть, где и по каким „огородам“ мира носила судьба твоего сына!.. Какой там Израиль, к черту!.. Нет! Правильно я делал... Не знала она с батей ничего, да и не нужно было им этого знать, моим старичкам!..»

Мысли Андрея скакали с одного на другое:

«...Старички мои! – Какая-то теплая волна разлилась в его душе в этот момент. – Дождались вы, наконец-то, что ваш единственный сын больше не служит... Дождались... Хотя я и сейчас не рядом с вами, но, по крайней мере, Россия не Израиль – она поближе будет – сутки на поезде всего-то от Москвы до Одессы... „Золотую свадьбу“ сыграли в этом году! Пятьдесят лет вместе!.. Сейчас такого уже почти и не бывает... А мама... 10 апреля ей исполнится 70... Семьдесят лет!.. Они, старички мои родные, пережили все, что только можно было пережить их поколению! Войну... Ту, Великую Отечественную! А батя, который родился в марте 1931-го, так не просто пережил, а еще и партизанил!.. „Папа Леша“, как уважительно называет его до сих пор Медведь... Его награда „За партизанские действия“ нашла своего хозяина ровно через 47 лет, 9 Мая 1992-го... Теперь он имеет статус „ветерана войны“ и нищенскую по этому статусу „повышенную“ пенсию, потому что успел в своей жизни еще и 45 лет отработать дальнобойщиком... Насмехаются попросту эти современные украинские властишки над такими людьми... Ну, да что уж тут поделаешь... Потом, в 47-м, они, мои старички, пережили голодовку... И выжили!!! Правда... Столько раз я слышал эти их рассказы, столько раз волосы дыбом поднимались! Батя-то хоть постарше уже был! А маме всего-то 9 лет тогда было! Девять!.. „Мама Аня“... Игорек Барзов, Медвежонок мой, только так к ней и обращается – „мама Аня“... А потом они меня из той моей, Советской армии ждали... Потом 10 лет из Израиля... Так и состарились в этих ожиданиях... Родные вы мои, „молодые“ старики, Папа Леша и Мама Аня! Как же я обязан-то вам!..»

Андрей побродил несколько минут по тихой пока еще в этот ранний час кухне, думая о своих родителях:

«...Никогда вы обо мне не узнаете всей правды, родные мои! Никогда!.. Мама только всплескивает руками да спрашивает, мол, а это откуда, тыча пальцем в очередной шрам, когда я приезжаю к родителям теперь летом... А мне что? Говорю, что, мол, болел немного, операцию делали... „Ложь во благо“... Она ведь и так, когда узнает об очередной пережитой мной „болезни“, уходит в себя и плачет по ночам!.. А что было бы, если бы она узнала правду?.. Старички вы мои... Никогда не забуду, как вы меня провожали в эти „десять лет разлуки“, в эту мою добровольную тюрьму, тогда, в 95-м, когда „Дмитрий Шостакович“ уже стоял „под парами“, готовый увезти очередную „порцию“ эмигрантов в Израиль!..»

И опять Андрей вспомнил все... Все, буквально до последних слов...

...Было 22 апреля 1995 года.

... – Андрюша... А может, передумаешь? Ведь не поздно же еще – «Шостакович» отходит только через три часа...

– Поздно, Ма... Уже давно поздно...

– Отпустил бы ты их в этот Израиль... – Пожилая женщина кивнула в сторону своей невестки Ани и внучки Машеньки, четырехлетнего карапуза. – Аня... Ну, что Аня... Найдет себе кого-нибудь, ведь молодая же еще. Сколько ей там, всего-то двадцать пять! Она ж «к себе на родину» едет!.. А Машенька... Так сейчас уже не Те времена!.. И они смогли бы к нам приезжать, да и мы... И ты... Смог бы к ней ездить, отсюда... Денег хватило бы – ты ж сидеть не будешь на месте! Или зря, что ли, этот свой «Белый парус» так тяжело на ноги ставил?! В последний год вон как хорошо жили! И им бы помогал отсюда...

– Нет, Ма, больше «Белого паруса»...

– Как нет? А Игорь твой, где же тогда «генеральным директором» остается? Я же сама этот приказ на машинке печатала, да и другие документы видела!

– Если бы ты знала, Ма, сколького ты не знаешь!..

– Ведь не будете жить!.. Ты не сможешь! Ты чужой там, сына!

– Может быть, Ма, все может быть... Теперь все может быть...

– Сколько ж нам с отцом ждать-то тебя, Андрюша? – Пожилая, утомленная жизнью женщина заплакала. – Сначала из армии твоей ждали, теперь из Израиля... Не молодые уже мы, сына, дождемся ли?..

Ах, какие это были слезы!!! Таким слезам позавидовал бы любой солдат. Да что там любой! Любой из группы Филина!.. А уж эти-то ребята знали цену слезам...

«Мама Аня», как ее любовно называли все друзья Андрея, плакала тихо, по-мужски, по-солдатски, без всхлипов и вздохов. Просто... из ее глаз катились молчаливые, горькие слезы, огромные прозрачные капли...

– Из армии ждали... Только и знали, что по госпиталям ездить... Отец, вон, после твоей Ферганы в две недели седым стал...

– А ты?

– А я еще после Афганистана... Тогда и волосы красить стала, чтобы на работе дурных вопросов не задавали...

– Простите меня, Ма...

– Да, это!.. Ты тогда сам себе профессию выбирал... Нам оставалось только ждать и надеяться... А теперь-то что? Аня?..

– Что, Мама? Что?! Гуляет по мужикам? Так знаю я это!.. Так уж вышло...

– Ну и отпустил бы!

– А Маська? А я?

– Только не говори мне, что не нашел бы, где «голову на подушку притулить»! Знаю я тебя – чай, не ангел в белом!..

– Аня! Оставь его в покое в конце-то концов! – рявкнул вдруг всегда спокойный и уравновешенный отец Андрея, Папа Леша, сидевший на соседней скамеечке, и было видно, что нервничал старик. – Он давно уже мужик! Офицер! Наград, вон, до пупа, что у этого придурка, Лени Брежнева!.. Давно привык сам решать! Посмотри, какие мужики под его командой служили!.. Ты это понимать должна! Раз решил ехать – значит, так надо... Не на всю же жизнь...

– Вы, бля!.. – Женщина срывалась на мат крайне редко, да и то только при сильном волнении, и только в их узком семейном кругу. – Мужики, мать вашу!.. Решают они!..

– Мама! Не ругайтесь! – Андрей не мог не вмешаться. – Я уезжаю не просто так...

– И шо ж тебя туда гонит? Сладкая жизнь?

– Зря ты так, Ма... Знаешь ведь – я такой жизни никогда не искал... Легкой...

– А какого ж тогда?.. Если твоя семья и так развалилась почти?

– Ма... В нашей семье сидел кто-нибудь?

– Где сидел?

– ТАМ!

– Нет... – Женщина непонимающе уставилась на сына. – Сам знаешь...

– Знаю... Потому и не хочу портить семейную традицию...