Сергей Алтынов - Победить любой ценой

Чабан ничего не ответил, лишь закрыл глаза.

– Спасибо, Тоня, – повернувшись к девушке, помогавшей ей при операции, произнесла Рита. – Кстати, как тебе удалось взять столько медикаментов и перевязочных материалов?

– Я взяла не спрашивая… – в который раз смущаясь, проговорила Антонина. – Вы ведь потом выдадите какой-нибудь документ?

Документ… Постараемся, конечно. С обезболивающими, пинцетом и перевязочными она здорово нас выручила. Будут неприятности у девчонки. Впрочем, а на что еще было рассчитывать?

– Тоня, раненому нужен уход, – подал я голос из своего угла. – Ты не могла бы некоторое время побыть с ним?

– Могла бы… А вы в госпиталь сообщите? А то сочтут за прогул.

– Сообщим… Но чуть позже, – честно ответил я.

Еще честней было бы добавить: «Если живы будем», но я решил лишний раз не травмировать эту славную девушку. Оперировали Чабана в квартире, находящейся по соседству с основной конспиративной. Булышев на всякий случай снял и ее, но еще ни разу не использовал. По счастью, он догадался оставить мне ключи. Так что раненому Якову Максимовичу было где отлежаться. Нам предстояло доставить нашего пленника в ведомство генерала Сладкова. Сам же Абу Салих был прикован к батарее в соседней квартире, и его неусыпно охраняли Малышев и Кентавр. Самое смешное, что прикрывавший наш отход Женька исхитрился вернуться на квартиру раньше нас. Когда мы вошли, он валялся на диване, держа при этом на изготовку свой «ПП».

– Как опередить удалось? – только и спросил я.

– Сам не знаю, – усмехнулся Малышев. – Стрельба на какое-то время затихла, может, думали, как по-хитрому меня обойти. Только я ждать не стал. Пару мин им на память оставил. Ну а по шоссе добрые люди быстро домчали.

– Под воздействием? – кивнул я на Женькин «ПП».

– Обижаешь, подполковник, – ответил Малышев. – Я им пятьдесят долларов заплатил, по счетчику, можно сказать.

Деньги Булышев нам оставил в том числе и на транспортные расходы. Все предусмотрел полковник, тем не менее попал в западню.

Перед самой операцией Чабан произнес:

– Про Сашку никому и ничего. Он свой позор кровью смыл. Не предатель он больше.

Я и находившийся рядом Кентавр почти одновременно кивнули. Военврач и в самом деле все искупил. И теперь некому было думать о дочке, поступающей в институт, хворающем тесте и прочих близких. Он не был предателем. Просто оказался между двух огней. Точнее, даже между трех. Помимо нас, бизнесмена Хашима, его свалили наповал личная неустроенность, семейные проблемы, связанные с нехваткой денег, желание обеспечить детям хоть какое-то будущее. Но он забыл, что выжить при перекрестном огне с трех сторон дело нереальное.

Провожая Кентавра в соседнюю квартиру, где Малышев охранял прикованного Абу Салиха, я не удержался от вопроса:

– Его правда… насмерть? Военврача?

– Если по правде… В ногу и в бедро. А я добил его!

Крупные, глубоко посаженные глаза Кентавра полыхнули в этом момент злым обжигающим пламенем.

– Раненого. Добил… Согласись, командир, кем-то надо было пожертвовать. Не Чабаном же?

«И не Эль-Абу Салихом», – мысленно добавил за Кентавра я.

– Если буду писать рапорт, сообщу, что погиб при выполнении спецзадания ФСБ, – произнес я.

Кентавр лишь пожал плечами… А ведь военврач здорово нам помог – сумел с помощью видеокамеры передать Чабану полный план местности. Мы же ему лишь посмертные почести.

– Якову Максимовичу нужен покой, – произнесла Рита. – Тоня, ты пока побудешь здесь. Мы скоро вернемся. В случае чего – звони.

Рита почему-то оставила Антонине номер моего мобильника. Впрочем, я не возражал.

Перед тем как сдать Абу Салиха фээсбэшникам, мы решили сами побеседовать с ним. Чем черт не шутит, глядишь, удастся выявить наркосхроны, способы и пути доставки наркотиков по регионам. На самой базе склад, безусловно, имелся, но не самый главный. И потом, Хашим и Абу прекрасно знали правило о яйцах, которые не стоило класть в одну корзину.

Он сидел перед нами, прикованный к батарее парового отопления. Человек без лица и сейчас был безликим, так как на голове его был надет мешок из суровой армейской ткани. Фигурой Эль-Абу Салих был сухощав, но жилист и явно тренирован.

– Ну что, сейчас посмотрим, каков Черный Генерал! – произнес я и сорвал мешок с головы пленника.

Перед нами открылось заросшее седеющей бородой лицо, такие же седеющие космы, крупный пористый нос и глаза, горящие лихорадочным блеском. Как ни странно, глаза у него были на удивление молодыми и выразительными. Может быть, поэтому он все время прятал их под очками. Некоторое время я, Кентавр, Рита и Малышев рассматривали легендарного наемника молча. Меня же интересовали его руки. Да, это те самые руки, с поцарапанным пальцем и нестрижеными ногтями. Кто сейчас находился перед нами? Чабану сейчас не до этого, да и вряд ли Яков Максимович мог бы опознать Абу Салиха, если тот делал пластические операции. Волнообразный прерывистый шрам на лбу нашего пленника подтверждал это. Легендарному наемнику должно было быть столько же лет, сколько и Чабану. Если не больше. Этот же, несмотря на седину, был относительно молод. Или это тоже волшебство пластической хирургии?

– Где основная наркобаза и завод по переработке опия? – не вдаваясь в ненужные подробности, с ходу начал я.

Пленник затравленно молчал. Лишь его выразительные глаза заполыхали еще более лихорадочным огнем. И тут, совершенно неожиданно, мы услышали голос Риты Аржанниковой:

– Стойте! Это не Абу Салих! Это же Артем! Да, точно… Вот только фамилию забыла!

При этих словах нашего пленника передернуло, точно ударило током.

– Какой еще Артем? – спросил я.

– Актер из театра-студии «Козлиная песнь», – взволнованным голосом пояснила Маргарита.

– Что ты говоришь, Рита? – в свою очередь, встрепенулся Малышев.

– Театр такой в столице был, – пояснила Аржанникова. – Между прочим, «Козлиная песнь» дословно переводится с греческого как трагедия.

– Ценю твою эрудицию, Маргарита, – произнес я, стараясь сохранить спокойствие. – А у нас, выходит, комедия?

– Я не актер, – хрипло подал голос тот, кого мы считали Абу Салихом. – Ты путаешь, женщина!

– Ага, путаю! Сам разденешься или помочь? Ходжаев твоя фамилия, так?!

Маргарита вспомнила-таки фамилию.

– Снимите с него свитер и рубашку, – распорядилась Рита. – На правом плече татуировка с кельтским крестом либо шрам после ее сведения!

Кентавр заголил плечо дергающегося, заметно дрожащего пленника, и все в самом деле увидели продольный шрам от электрического сведения татуировки.

– Артем Ходжаев имел привычку репетировать пьесу «Антигона» с оголенным торсом и босыми ногами, – подвела итог Рита. – Татуировку, правда, всегда прятал под накидкой. Откуда в Греции кельтские символы?