Феликс Разумовский - Сердце Льва — 2

Так и случилось. Капища разорили, круг Силы разрушили, жрецов ведунов сожгли. Люди предали своих богов и начали служить чужому, быстро осчастливившему их Крестовыми походами, междоусобицей, инквизицией и Варфоломеевскими ночами. Истинное служение забылось, заменилось профанацией, посвященные выродились в самозванцев, узурпировавших право на догму, на истину в последней инстанции. Служение превратилось в фарс…

— И каков же итог? — сердцем услышал Тим голос темноты и сразу возвратился из прошлого в настоящее время. — Люди разучились читать мысли, понимать себя, лес, море, землю, зверей. Поэтому они теперь так много и быстро говорят. Зато они не умеют разговаривать без слов, ощущать живое тепло и боль других на расстоянии. Они придумали ужасные отравы, страшное оружие и ядовитые дымы, но не в состоянии по запаху определить зверя или птицу. Они насилуют природу и убивают все живое вокруг себя, не понимая, что в конце концов останутся одни в зловонной пустыне, не понимая, что пора закончить разбрасывать камни. Настало время собирать их. Иначе собирать будет некому. И негде. А ты, о Отмеченный роком, осознаешь ли это всем сердцем? Веришь ли, что еще не поздно вернуть этому миру целостность?

— Верую, — даже не сказал вслух — подумал Тим и сразу представил дом с флюгером-псом на крыше. — Сдюжим. Есть еще порох в пороховницах…

— Тогда иди, — услышал Тим, и темнота мягко подтолкнула его к выходу. — Будь справедлив и тверд. Мир спасет не сила — любовь…

А демократическая Россия между тем трудно жила по законам рынка, волчьим и бескомпромиссным. Стреляла в президентов, мочила депутатов, смело занималась всем тем, что не запрещалось законом. Мальчики хотели быть бандитами, а девочки проститутками, многие воспринимали демократию как возможность жрать пиво в общественных местах, голубой мечтой каждого россиянина было завести свой приватизированный, сугубо капиталистический ларек. И торгуя в нем, всеми правдами и неправдами заработать миллион. Зеленью естественно.

Не избежал сего соблазна и Андрон. Подождав с неделю после глушения Царева, он осведомился у Оксаны:

— Послушай, ты меня любишь?

— Конечно, — удивилась та и ухмыльнулась проницательно и мудро. — Ну, вещай, чего надо.

А нужно было Андрону пару-тройку киосков — не на халяву, за деньги, но по остаточной стоимоисти конечно. Не чужие.

— А, да ты теперь, я смотрю, богатенький Буратина, — Оксана снова как-то странно взглянула на него и перестала улыбаться. — Никак хочешь влиться в стихию? Ладно, чего-нибудь придумаем. Только учти, дело это не простое, муторное — налоговая, пожарники, автоматы кассовые. Три шкуры сдерут.

На лице ее читались грусть и недовольство — да, похоже, птичка рвется на свободу. Такой жеребец не застоится в стойле. Впрочем ладно, пускай попробует. Торговать это ведь не хреном елозить. Могут и обломать. Это только ведь дурацкое дело нехитрое.

Может быть оно и так, только у Андрона еще неплохо работали и мозги. В тот же день вечером, накупив жратвы, он подался к Александре Францевне — одетый по последней моде, при деликатесах и торте. Собственно нужна была ему не добрейшая заведующаяы, а ее дочь, ликвидаторша, звавшаяся Люсей и оказавшаяся на деле девушкой понятливой и компанейской.

— Андрей Андреевич, а почему я? — только-то и спросила она и с живостью, невзирая на инвалидность, плотно занялась ветчиной. — Вы-то сами почему не хотите?

Ее серые грустные глаза смотрели на Андрона с обожанием — похоже, злокозненная радиация не властна над женскими инстинктами.

— Не не хочу, Люсечка, а не могу, — доходчиво отвечал Ардон, мило улыбался и мастерски делал глазки. — У меня паспорта нету. А у вас не только паспорт, но еще и инвалидность. Хм, я хотел сказать, только на бумаге… Так что если зарегистрировать на вас, то будут нам от государства льготы. С поганой овцы хоть шерсти клок. Мало оно вам что ли наплевало в душу?

Вобщем послушала-послушала Люся, покивала лысой головой да и пошла регистрировать на свое имя индивидуальное частное предприятие. Назвали его без мудрствований — «Четвертый блок», а Андрон без суеты и спешки занялся матчастью — купил узаконенную кассу и вместе с закусью и «Распутиным» представил ее пред мутные очи бригадира слесарей.

— А что, Михалыч, на ночь счетчик можешь?

— Да хоть в минус, — тот откупорил «Распутина», приняв с чувством, крякнул, вскрыл корпус механического стукача и начал работать головой. — Так, это пошло сюда, это туда, это по пизде… — Потом взял отвертку, что-то разобрал, жутко матерясь, собрал, сложил в сторонку лишние детали. — Конструктору не руки — яйца оторввать. Вот этот болт видишь? Отвернешь — бьет в плюс. Завернешь — жарит в минус. Ну как, патент брать бум?

— На, возьми еще на бутылку, — нашел компромисс Андрон, задвинул бандуру в угол и бросился в объятия Оксаны — чтоб не забыла об обещанном. И действительно, киоски скоро нашлись, вернее нашелся один, похожий на собачью будку — стандартный, типа «табак». По остаточной стоимости, как и уговаривались, за гроши. Вот радость-то. А она, как известно, словно беда, в одиночку не хаживает — настало время Андрону получать вожделенный паспорт. Оделся он поладнее, затырил деньги во швы, прошелся, где только можно, суровой ниткой — она на зоне дефицит, да и поплелся с мешком за плечами. В нем все по уму — ча, сало, сухари, чеснок. Дровишки, бельишко. Плавали, знаем. Только зря испревал Андрон в ватнике, подштанниках и теплых прохарях. Без эксцессов выдали ему краснокожую паспортину, всем было наплевать на бдительность, и чекистам, и ментам. Бардак в отечестве, как видно, достиг апогея. И пошел себе ликующий Андрон с миром, на сияющем лице его так и читалось нечитаемое — смотрите, завидуйте, я гражданин Советского Союза! Собственно завидовать было особо нечему, но все равно очень приятно. Всех надрал. Зовите меня теперь просто Тим.

А к тому времени и Люся расстаралась, доблестно влилась в ряды новых спекулянтов-частников. Так что взял Андрон все ее бумаги, выправил у нотариуса доверенность — инвалид ведь как-никак, сама ходить не может, да и подался в районную администрацию — пробивать пядь землицы под собачий ларек. Вот уж нахлебался-то дерьма, на всю оставшуюся жизнь. Разрешение, согласование, длиннующие очереди, районный архитектор, районнный художник, коммунальный отдел, пожарники и СЭС. Сколько же сволочи в районе, и все хотят жрать, да в три горла. А сухая ложка, как известно, рот дерет. Наконец предпринимательская нелегкая занесла Андрона в торготдел, к начальнику. Озверевший в корягу, он без стука рванул дверь, вломился в просторный кабинет и обомлел — за столом сидела строгая и неприступная Надюха из Сиверской. Сразу вспомнилась скрипучая кровать, «клетка», танцы, панцы, зажиманцы, сиплый и волнующий голос центрового гусляра: