Михаил Нестеров - Профи крупного калибра

– Эту композицию я назвал «Двенадцатиперстный триптих». Сам же авангардист наивно предполагает, что изобразил двенадцать русифицированных подвигов Геракла, и даже дал этому соответствующее название. Обратите внимание на первое полотно, оно называется «Битва с Январем». Видите, Геркулес довольно пассивно ведет сражение, а именно – сидит у костра и греется. Неинтересно. Зато борьба с Февралем выписана с соблюдением центрально-черноземных погодных условий: Геракл расчищает лопатой занесенные снегом дороги. Ну не идиот ли?.. Теперь взгляните, что он делает с Мартом: воткнул ему в глаз сосульку! «О темпора, о морес!» [1] А вот Апрель. Тут, как мне кажется, подвиг грека преувеличен. Я не знаю, зачем Геракл вышел на проталину с косой-литовкой, но, как бы то ни было, он скосил Апрелю ноги под самые... колени...

Так они добрались до Декабря, последней картины «двенадцатиперстного триптиха», где на высокой, украшенной праздничными гирляндами и игрушками сосне Геракл руками кровавого авангардиста Гарри Смысловского вздернул Деда Мороза. Тут же, под сосной, валялся полупустой мешок с подарками, а красная, с меховой опушкой шапка новогоднего покойника венчала голову замерзшего Геракла.

Невеселая, мрачная картина, однако Татьяна, не в силах сдерживаться, громко рассмеялась, привлекая внимание посетителей выставки. Ее смех был вызван только комментариями Радзянского к последней картине с новогодними подарками: «Бойся данайцев (греков), дары приносящих». Да еще к месту Лев привел языческое заклинание: «Если увижу на дереве труп раскачивающийся; вырежу так и руны нарисую...»

Они устроились в уютном ресторане арабских национальных блюд на Петровско-Разумовской аллее. Видя, что его новая знакомая с удивлением читает меню, Радзянский сам сделал заказ смуглолицему бею, спросив, есть ли кускус.

– Кускус? – переспросила Татьяна, когда официант удалился. – Смешное название. С чем его едят?

– Это отдельное блюдо, – пояснил Лев, знаток и любитель арабских яств, – национальное кушанье берберов и арабов. Готовится по традиционному рецепту – из бараньего мяса, овощей и манки. Почему традиционному? Вообще арабы не любят изменений. Хотя бы потому, что это слово у них заменяет другое. Например, араб никогда не скажет, что, к примеру, мясо – прошу прощения – протухло или испортилось. Он скажет: мясо изменилось. Арабы не любят изменений, сохраняют многовековые традиции, у них нет моды как таковой. Но в то же время идут в ногу со временем. Понять сложно, но тем не менее это так. Так вот, готовится кускус достаточно долго, что-то около двух часов, потому я спросил у бея, есть ли готовый. Иначе нам пришлось бы ждать до вечера. Не знаю, как вы, а я проголодался.

– Можно задать вам вопрос?

– Я весь внимание.

– Где и кем вы работаете? Мне кажется, у вас какая-то необычная, редкая профессия.

– А вы попробуйте угадать.

– Вы переводчик? С арабского, – добавила Татьяна.

Радзянский покачал головой.

– Вы журналист?

Снова отрицательное покачивание головы.

– Ну... я не знаю... Сдаюсь.

И наконец признание:

– Я разведчик.

– Кто?! – От неподдельного удивления брови женщины поползли вверх. – Мне кажется, у меня сегодня что-то со слухом...

– Разведчик, – повторил Лев. – Бывший. Потому и говорю так открыто.

Татьяна не поверила, посчитав, что молодой человек, возраст которого она определила в двадцать семь – двадцать восемь лет, намеренно напускает на себя таинственность, чтобы Татьяна растаяла перед ним в первый же вечер их знакомства. Для этого он сделал достаточно, например, угостил кускусом, который действительно оказался превосходным на вкус. Также обратила внимание на цену: пища арабов и берберов стоила весьма и весьма... «Да, – подумала она, – парень умеет не только завязывать знакомства. Билет на продолжение сегодняшнего дня, считай, лежит у него в кармане».

Лев много и довольно подробно рассказал о стране, в которой работал разведчиком, но и это не послужило для женщины доказательством. И зря она кривила душой, думая, что ей доказательства не нужны.

Радзянский проводил ее до гостиницы, назавтра предложил встретиться и записал номер телефона Татьяны. А женщина подумала, что билет в кармане Радзянского оказался на дневной сеанс.

На следующий день Лев увлек свою новую знакомую в Парк имени Горького, затем предложил продолжить вечер в ресторане. В ходе беседы он ненавязчиво задавал вопросы, и Татьяна, отвечая машинально, не придала вначале значения тому, что рассказывает о себе почти незнакомому человеку довольно подробно. Лишь позднее она поняла, что Радзянский, владея инициативой в разговоре, построил беседу умело, профессионально, словно действительно поставил себе цель завербовать гостью Первопрестольной. И она, слегка захмелев от хорошего армянского коньяка, полушутливо спросила, какой страны он шпион.

– Союза Советских, – ответил Лев. – Но это все в прошлом. А сейчас я подрабатываю помощником главы городского совета – семьдесят седьмым или семьдесят восьмым, сейчас уже точно не вспомню.

– А что конкретно входит в ваши обязанности?

Радзянский пожал плечами и умело ушел от ответа, поскольку не мог сообщить знакомой, что, кроме всего прочего, выполняет в горсовете «наказы» любимого Комитета.

– Сейчас пишу бессмысленные статьи о роли профсоюзов в нашем государстве. Когда-то я делал доклады на эту тему, работая в должности вице-консула.

– Ваша работа хорошо оплачивается?

– Согласно порядковому номеру: на семьдесят восемь пунктов ниже первого помощника.

Татьяна улыбнулась, впервые, наверное, надолго задержав взгляд на смуглом лице собеседника.

– Знаете, Лев, теперь я верю, что вы работали в разведке.

– И что же подвигло вас к этому? Мой мизерный заработок?

– Вы всегда разговариваете в полушутливой манере?

– Преимущественно.

– Вам к лицу такой тон.

– Спасибо. Так мне интересно, где я прокололся? Ежели, конечно, исключить мое чистосердечное признание.

– Я выболтала про себя все, а о вас не знаю ничего, ну разве о мизерном заработке. – Татьяна невольно стала приноравливаться к манере Радзянского вести разговор.

Много позже она поняла, что в тот момент говорила как настоящий дипломат за ужином в кругу себе подобных, давая ясно понять собеседнику, что ее до некоторой степени раскованное поведение – есть не что иное, как природная общительность. И дипломатия ее была тонкой, присущей только женщинам, поскольку она признала, что ее новый знакомый пользуется еще одним даром, данным ей богом, – ее слабостью. Иначе говоря, если бы Лев прямо сейчас обнял ее и захотел поцеловать, она бы не стала противиться, как не сказала бы тех слов, которые лишь на мгновение должны были стыдливо отпечататься в ее глазах: «Я не такая!» Тогда природная общительность скатилась бы до откровенного естества, умеет он читать по глазам или нет, так как скрытый текст шел в разрез с ее желаниями. И это не так сложно было понять. Особенно проницательному, «скрытому» дипломату или тайному агенту, что было ближе к истине. Он и так буквально выпотрошил ее, как щуку, осталось только набить фаршем и поставить на огонь. А огонь должен быть жарким, подтверждением тому – пылкие глаза Льва Радзянского.