Михаил Нестеров - В бою антракта не бывает

«Маленько не к месту», – уже провинциально подумала она. И эта мысль для нее стала откровенно освобождающей. Она разом заплатила долги – большому городу, отцу-адвокату и его сыну. Отдала долг улицам, которые принимали провинциалку с чувством превосходства, словно были персидскими коврами, а не заплеванным асфальтом.

Взгляд Ирины зацепился за зеленоватые купюры. Она разложила на столе долларовый пасьянс, заодно решая денежный вопрос со школой. «Прощание славянки». Она ловит на себе насмешливые взгляды, подписывая бумаги в бухгалтерии районо, библиотеке (не пришло ли на ум упаковать вместе со своими книгами и библиотечное чтиво?), ждет, когда в руки сунут тысячу с небольшим в рублевом эквиваленте? Ну уж нет!

Так, это взяла, это взяла. Оставить бы обиду. Все же выгоняют ее, как наблудившую сучку.

Обгадилась, подытожила Ирина этот промежуток времени и давая определение всем: себе, Игорю, Дамиру, учителям, сменившим, словно специально для нее, деревянные указки на современные лазерные целеуказатели.

Бежать сегодня не получится. Только ехать – завтра, поездом. А лучше было бы оставить столицу Приволжского округа три года назад. Она откололось от Мазинского и Гольянова. А на вопрос Егора: «Куда ты?» – ответила в стиле Остапа Бендера: «Подамся в учителя. У меня диплом учителя по физкультуре. Может, подцеплю студентика с богатыми предками». Подцепила.

Верхние Городищи

– Вертолет ждете, товарищ прапорщик?

Прапорщик Шайкин устал огрызаться. А еще устал глазеть по сторонам, ожидая «разрешения конфликта», как назвал возникшую нестандартную ситуацию острый на язык рядовой Ананьев. А глазел начальник этапа на уймищу грузовых и пассажирских составов, растянувшихся на многие километры в почти абсолютной тишине – ни рева локомотивов с эффектом сизой и тошнотворной дымовой завесы, ни аккомпанемента «квадратных» колес. И так уже третьи сутки. Прапорщик отвел тоскующий, как у выброшенной в конце дачного сезона собаки, взгляд от «железных гробов». Он устремил его в безграничное синее небо, только на востоке и западе кучерявившееся неопрятными, как на плешивой голове старца, белесыми лохмотьями.

В таком злобно-лирическом настроении он поднялся в вагон с этапированными, взял рацию и снова вышел на воздух.

До рядового Ананьева донеслась привычная ругань начальника:

– Ну так разгоните забастовщиков!.. Вы у меня спрашиваете? Напором воды из пожарных машин. Я знаю, что вы не президент.

Прапорщик полуобернулся на Ананьева и согнутым пальцем постучал по рации:

– Они там никто. Но мы-то люди!

И возобновил перепалку в эфире.

– Вы дождетесь – можете передать мои слова «наверх»: у меня восемь вооруженных караульных. Одного оставлю охранять вагон с осужденными, а с другими перестреляю всех стачечников. Ах, они уже лежат на рельсах. Ну, тогда я их подниму на ноги. Или натравлю на них осужденных.

Прапорщик осекся: начал нести всякую ахинею. Начальству хорошо у себя «наверху», на «нижних» – ноль внимания.

– Берите пример с лохотронщиков, – дерзнул посоветовать Шайкин, выходя из эфира.

– Вертолета не ожидается?

«Как же мне надоел этот Ананьев!.. Как и я начальству, никакой разницы».

– А ну-ка, воин, бери себе в помощники Айдарханова и вперед – за водой. До кучи не хватало бунта среди заключенных, – пробурчал Шайкин. – Хотя черт с ними, пусть бастуют, объявляют голодовку, присоединяются к другим под лозунгом «Мир-Дружба-Жвачка», или «жрачка», чего, собственно, и требуют бунтари, которые, если верить начальству, легли на рельсы, и их не отличишь от грязных шпал. Выделенные на время этапа пайки как на осужденных, так и на конвойных, закончились сегодня утром. В обед будут питаться святым духом.

Шайкин только что не потряс кулаком, проклиная бастующих рабочих, перекрывших Транссиб, задержавших почтовый поезд, к которому был прицеплен вагон с заключенными.

Он посторонился, пропуская конвойных с флягой. Воду брали в полутора километрах от Верхних Городищ.

– Эй, Айдарханов! Куда ты с автоматом-то? Дай-ка сюда, гулупый чурбан, – с восточным акцентом выругался Шайкин. – А если б у тебя был миномет?.. Уф! – выдохнул он, жарясь на сибирском солнце. А в вагоне вообще ад. Как караульные только выдерживают?

А вот осужденным не привыкать, особенно четверым, идущим на Верхотурье на строгий режим. Самый малый срок (двенадцать лет) у Хабибуллина, самый большой у Сергея Каменева – восемнадцать.

Ничем не лучше Девяткин – срок заключения четырнадцать лет. Роман Юшенков, подельник Каменева, осужден на пятнадцать долгих и томительных. Была бы воля прапорщика, он бы подпалил вагон и воспользовался пунктом из указа по этапированным: «В случае пожара в вагоне осужденные выводятся и к ним применяются меры, как при попытке к бегству».

«Ко всем без исключения», – от себя добавил Шайкин, помня и о десятке осужденных на общий режим.

Прошло два часа, прапорщик снова вышел на связь. Оказалось – вовремя. Во всяком случае, полковничий чин из Главного управления исполнения наказаний сообщил, что сам собирался вызвать начальника этапа.

Слушая, прапорщик Шайкин не знал, хорошо это или плохо – разместить на время осужденных в камерах ближайшего ОВД Верхних Городищ.

Морока.

Случись что, голову снимут с него, прапорщика Шайкина, тридцати двух лет от роду.

Не приносило успокоения и то, что подвал отдела внутренних дел, по словам начальника местной милиции майора Веретина, более чем надежный. Все это слова, сказанные местным начальником со злостью: кому охота принимать у себя непрошеных гостей с багажом, перевалившим за сотню лет?

Однако деваться некуда. Можно брать воду и пищу в тех же Городищах, но вот в туалет воды не натаскаешься, тяжелый дух из вагона уже распространился на всю округу.

– Жди наряд милиции, – выслушал Шайкин приказ начальника. – Приедут на двух машинах. И аккуратно там!

– А это что, постановление? – Дерзость еще не вышла из прапорщика. Но на крутых радиоволнах она потеряла силу и форму, и до берега, где неподвижными валунами возлежали бесчисленные гуиновские работники, доползла лишь реденькая пена, больше похожая на плевок. И на нее никто не обратил внимания.

– Сто долларов не разменяете?

Проводница лишь мельком взглянула на молодую женщину из пятого купе. Видела она таких вот симпатичных с приклеенными, располагающими улыбками, именно на них пару раз купилась, причем купюры тоже были в сто долларов.

– Сходите в вагон-ресторан, – сухо посоветовала она.

– Он уже второй день закрыт – воды нет, – тихо, словно закрытие ресторана ее вина, ответила Ирина.

– Соседи по купе, – перечисляла проводница, не исчерпав, однако, полного списка: в полутора километрах населенный пункт Верхние Городищи, с магазинами, коммерческими ларьками и парой сберкасс.