Максим Шахов - Крутая фишка

– Шучу я, шучу. Как управишься, звякнешь Тимуру. Все будет путем. Лады?

– Лады.

– А мне пока придется залечь. Ну, ничего, – коротко хохотнул плешивый, – ты и сам справишься… Да, клоун?

– Ага, – снова буркнул я.

– Странный ты какой-то все-таки… Хотя оно и понятно. Так, кажется, сюда.

Плешивый куда-то повернул, и минуты три мы продвигались в кромешной тьме на ощупь, то и дело натыкаясь на деревянные стойки, подпирающие перекрытие.

– Вот блядь, не хватало еще заблудиться, когда менты на хвосте! – выматерился плешивый и тут же воскликнул: – Вроде есть! Точно! Пришли!

Я повернул следом и увидел пробивающиеся поверх высокой двери узенькие полоски света.

– Порядок! – подал голос плешивый.

С полминуты он повозился с запорами, потом подергал дверь и снова выматерился. Пошарив руками в темноте еще несколько секунд, он повернулся ко мне и позвал:

– Ты где? Помоги. Рельсом приперли…

На пару мы не без труда подняли в темноте почти трехметровый кусок рельса и прислонили к чему-то сбоку.

– Порядок, – шепнул мне плешивый, приоткрыв дверь и выглянув на Цветочную. – Давай. Ты первый, а потом я…

– Ага, – проговорил я и выскользнул на залитую солнцем Цветочную улицу.

Наверх вели всего три истертые ступени. За ними виднелся заплеванный тротуар, асфальт проезжей части и деревья на той стороне Цветочной улицы. В деревьях, как и положено, щебетали птицы. Прохожие спешили по своим делам, и никому не было до нас дела.

Всего три ступени отделяли меня от обычной жизни. Но прежде чем я их преодолел, произошло еще кое-что.

– Давай, клоун! Не тяни! – проговорил в щель плешивый. – Я выйду через пару минут.

– Ага, – поспешно кивнул я и поставил ногу на первую ступень.

Плешивый махнул мне рукой и подался назад, притворив за собой дверь. Из-за двери тут же донесся негромкий стук и приглушенное ругательство. В темноте плешивый явно на что-то налетел и ушибся.

То, на что он налетел, проскрежетало по стене, гулко ударилось об пол и с гудением подпрыгнуло. Следом раздался жуткий треск и что-то пронзительно лопнуло. А секунду спустя приглушенные крики плешивого утонули в грохоте обрушившегося перекрытия.

В ужасе выскочив на тротуар, я оглянулся и увидел, что вековая, обитая железом дверь ходит ходуном. И не только дверь. Глухая, выложенная из тесаного камня стена музея, казалось, тоже содрогалась от доносящихся из подвала ударов. И тротуар под ногами тоже вздрагивал – как при небольшом землетрясении.

– Ломают, – деловито оглянулся, проходя мимо, какой-то мужчина при галстуке с папкой.

– Да, – согласно кивнул его спутник, тоже при галстуке. – Ломать – не строить. Когда я работал в Гипрострое, мы тоже много чего разрушали…

Мельком глянув на удалившихся собеседников, я судорожно сглотнул слюну. Внутри все уже затихло. Дубовые створки дверей заметно прогнулись наружу, но выдержали обвал. Из-за них не доносилось ни звука. Только молочная пыль вытекала из щелей и оседала на дне замусоренного приямка и на ступенях.

Кошмар, начавшийся в сквере, и не думал заканчиваться. Он преследовал меня по пятам, и я вдруг подумал, что избавиться от него будет не так-то просто.

С Цветочной я направился прямиком в свой универсам. Не совсем, конечно, прямиком – по дороге сменил три маршрутки, а в конце пару остановок проехал на троллейбусе. Все это, естественно, для того, чтобы выяснить, не следит ли кто за мной.

«Хвоста» не было. Я заскочил в универсам, купил водки и вскоре оказался в своей холостяцкой квартире. Усевшись на кухне, я первым делом принял на грудь, а потом вспомнил все по порядку – начиная с отсутствовавшего Альбертовича и заканчивая Цветочной. И кое-что начал понимать. От этого «кое-чего» мне захотелось добавить.

И я опрокинул еще стопку, а потом потянулся к барсетке. Я уже примерно догадался, что там внутри. Именно поэтому мне и не хотелось ее открывать. Я бы с удовольствием избавился от нее, выбросил и забыл, но это было бы попросту глупо. Уж это-то я понимал отлично.

В барсетке оказалось: сорок тысяч долларов в четырех пачках, странный пластмассовый пистолет и десяток фотографий в конверте. Баксы были настоящие, хоть и потертые, это я увидел сразу. Пистолет – тоже. На стволе и рукоятке было написано по-английски «Glock». Но больше всего меня, конечно, заинтересовали фотографии.

Вернее, это были даже не совсем фотографии. Если я что-то в чем-то понимал, то отпечатаны они были на обычном принтере и представляли собой кадры видеосъемки цифровой камерой. В углу каждой стояла дата и время.

На всех фотографиях был запечатлен один и тот же человек – лет сорока, загорелый, черноволосый, с широкими скулами и слегка узкоглазый. Я сразу вспомнил фразу плешивого: «У тебя теперь с киргизом свои счеты…» Скорее всего Киргиз – это кличка сфотографированного. И плешивый имел в виду, конечно, то, что убить меня пытались именно люди Киргиза.

Это было в общем-то понятно. Непонятными оставались только две вещи – с кем именно меня перепутали люди Киргиза и почему плешивый через раз называл меня клоуном?

Вздохнув, я снова принялся рассматривать фотографии. Даты на них стояли разные, да и время было не одно и то же. На одних – около девяти утра, на других – около часа дня. На первых Киргиз был изображен на фоне какого-то особняка, на вторых – на выходе из какого-то кафе. Все было понятно. Кроме некоторых деталей, но и их было легко додумать.

В общем, я решил как можно быстрее избавиться от этой проклятой барсетки, а потом запастись продуктами и месяц не выходить из дому – пока отрастет борода. Баксы я предусмотрительно спрятал в одно приличное место, оставив три сотни на расходы. Потом сжег в раковине фотографии. Стерев с пистолета отпечатки, я начал осторожно засовывать его в барсетку и случайно заметил внутри что-то красное.

Это был нос. Обычный клоунский нос из красного поролона на резинке. Я смотрел на него минут пять, а потом снова выпил. Из-за этого чертового носа вся моя стройная и успокоительная версия вдруг показалась мне не такой уж и стройной. Заключалась она, кстати сказать, в том, что если я в ближайшее время не попадусь кому не надо на глаза, то все будет хорошо.

Конечно, это могла быть просто неудачная предсмертная шутка плешивого. Но верилось в это с трудом. И тогда я вдруг подумал, что все, что произошло, – это какая-то дьявольская игра, затеянная плешивым. Игра, продуманная им от начала до конца. И этот дурацкий нос в барсетке означал, что игра эта только начинается. Потому что плешивый наверняка знал что-то такое, о чем я еще даже не догадывался…

В вечернем девятичасовом выпуске местных новостей рассказали, что в городском сквере на Пушкинской была перестрелка, но возвращавшимся с задания собровцам удалось быстро нейтрализовать всех участников разборки. И все. Судя по нескольким кадрам видеосъемки, оператора к скверу не подпустили и близко.