Владимир Колычев - Тюрьма, зачем сгубила ты меня?

– Ну чего молчишь, рассказывай, я жду. За кем ты гонялся?

– Гонялся. В том-то и дело, что гонялся. А он от меня убегал, даже куртку свою в ресторане оставил.

– Может, все-таки расскажешь, что произошло.

– Произошло. Случай у нас один нехороший произошел. Подследственный, бывший главный инженер водоканала, интеллигент, можно сказать, жил в камере спокойно, он никого не трогал, его не трогали. Жил-был, пока не умер…

– Убили?

– Нет, умер. Медицинское заключение – острая сердечная недостаточность.

– И что здесь интересного?

– А интересно то, что умер он ночью, а утром ко мне подходил мужчина, за которым я сейчас гонялся. Деньги мне предлагал, чтобы я Горбушину помог…

– Ты отказался.

– Само собой.

– Может, и правильно.

– Не может, а правильно… Вроде бы заботился он о Горбушине, а кто такой – не ясно. Я за ним не хотел гнаться. Просто хотел подойти, поговорить с ним, а он сбежал, зачем – не понятно. При нашей первой встрече он не показался мне робким. А сегодня – деру дал, даже про куртку свою забыл… Норковая куртка…

– Норковая? Хорошо живет.

– Может, и хорошо. Но что-то не чисто с ним. Нутром чую, не чисто… И вообще, вся эта история с нехорошим душком…

– Конечно, нехорошим. Как же может быть хорошо, если мертвечиной пахнет. Брр!..

– Что, проняло? – усмехнулся Андрей.

– Проняло. Но не очень интересно.

– А что будет, если я тебе еще и про привидение расскажу?..

– Ночь. Темно. Самое время для баек из склепа? – пугливо, но в то же время весело улыбнулась Олеся.

– Вот, вот, байки из тюремного склепа. В наших тюремных подвалах в свое время зверствовали чекисты. В гражданскую контрреволюцию изводили, в тридцатые – врагов народа. Говорят, иногда души замученных людей дают о себе знать.

– Точно, байки.

– Да, но часовой стрелял в привидение по-настоящему. Думал, что заключенный бежит, открыл огонь, а нет никого… А в эту же ночь Горбушин умер…

– А может, это душа твоего Горбушина на волю убегала?

– Скажешь тоже…

– Шучу, конечно.

– Шутишь не шутишь, а у нас говорят, что появление призрака – плохой знак. Ласточка низко летит – к дождю, призрак на волю бежит – к трупу…

– Не знаю, как у вас там призраки бегают, а у меня точно мурашки по коже бегут.

– Только мурашек нам не хватало, – шутливо улыбнулся Андрей.

– Не дождешься…

Тема о привидениях и трупах благополучно была закрыта. Но и к разговору о Вике больше не возвращались.

Ключ со стуком вошел в замочную скважину. Как будто молотком по гвоздю в крышке гроба ударили, душа всколыхнулась, как водная гладь, в которую угодил большой камень. Жизнь и без того закончена, но изолятор временного содержания, сборная камера СИЗО, баня, прожарка – все это казалось Карцеву этапами, которые должен пройти мертвец на своем последнем пути. А сейчас как будто в гробу его доставили на кладбище. Надзиратель уже вколотил гвоздь в крышку, сейчас опустит его в камеру, как в могилу, закроет за ним дверь – как будто засыплет землей. И вечный мрак…

Он ожидал увидеть мрачную, битком набитую людьми камеру, где ни продохнуть, ни повернуться. Смрадный липкий воздух, тяжелая аура всеобщей агрессии, гнусные уголовные типы с подлыми намерениями… Еще он понимал, что действительность может оказаться намного страшней, чем ожидания. Поэтому несказанно удивился, когда увидел, что камера не совсем уж мрачная. Довольно-таки просторная, квадратов тридцать, не меньше. Стены выкрашены синей краской, бетонные полы – коричневой. Унитаз в кирпичном постаменте, с перегородкой, вокруг дешевый и плохо уложенный, но чистый кафель. Нары вдоль стен – сваренные из железных уголков и в два яруса лежаки. Стол посреди камеры, скамейки, прибитые к стенам тумбочки. Людей совсем не много, человек семь-восемь. Запах тяжеловатый, но не смрадный. Не жарко, но и не холодно. Словом, терпимо.

За столом трое, двое играют в нарды, третий смотрит. Остальные лежат на своих койках, вытянувшись во весь рост. Один читает, другой лежит с закрытыми глазами.

Появление новичка не осталось незамеченным. Сидевшие за столом арестанты оторвались от игры, повернулись к нему. Добродушный с виду здоровяк лет тридцати смотрел на него с насмешливым интересом, худосочный мужик с орлиным носом и челюстью пираньи скалился, взглядом обещая ему неприятности. Парень со смешной курчавой головой смотрел на матрац в руках новичка, избегая встречаться с ним взглядом.

Самая дальняя от входа койка была закрыта ширмой из цветастой ткани. Но с появлением Карцева занавеска отошла в сторону, и со своего ложа поднялся среднего роста, хлипкий в плечах, злобнолицый человек лет сорока. На нем был шерстяной спортивный костюм, побитый молью, чудом сохранившийся с советских времен, стоптанные без шнурков кроссовки, в которые легко проскользнули ступни в шерстяных носках.

Карцев ни разу не был в тюрьме, но в свое время у него были знакомые из уголовной среды. Кое-что слышал он об арестантских порядках, знал, как нелегко бывает новичку, когда его берут в оборот бывалые зэки. А этот злобнолицый, похоже, был коренным обитателем тюрьмы. Угрожающий взгляд, хищный оскал, уверенная косолапая походка. Еще Георгий слышал, что в каждой камере есть старший среди всех, так называемый смотрящий. И место у него самое лучшее – в дальнем возле окна углу. А именно оттуда и восстал этот страшный гоблин…

– Кто такой? Прочему не знаю? – противным, скребущим по нервам голосом спросил он, небрежно покручивая в руке черные четки.

– Карцев я. Зовут Георгий.

– А чего не здороваешься, Гоша? И ноги не вытер, когда в камеру входил. Ты чо, в натуре, не уважаешь братву?

– Уважаю.

Карцев старался держаться с достоинством сильного и уверенного в себе человека. Он же не какой-то там доходяга, над которым можно издеваться всем и каждому. От природы он был крепкого здоровья. Рост метр восемьдесят, плечи широкие, руки сильные, кулаки будь здоров. И спортом он занимался – и раньше, и сейчас. А тут какой-то задохлик права качает… Но все равно страшновато. И голос предательски подрагивает.

– По первому ходу к нам заехал?

– Что сделал?

– Видно, что по первому разу, – злорадно оскалился злобнолицый. – Лет сколько?

– Тридцать девять.

– Большой уже. А нашей жизни не знаешь. Придется растолковать.

– Растолкуй, – через силу выдавил Карцев.

– А не боишься?

– Нет.

– Храбрый, значит. Это хорошо… Скатку на эту шконку бросай.

Злобнолицый показал на свободный лежак у дверей, у стены, противоположной той, к которой примыкал унитаз.

– Здесь твое место будет.

– Спасибо.

– Ты чо, в натуре? – ощерился уголовник. – У нас не говорят «спасибо». Это заподло, понял? Ты чо, в натуре, ни разу не грамотный!