Андрей Воронин - Комбат. Восемь жизней

В этой неприметной сумке Кирилл возил «экспериментальный материал» — иногда собак, иногда поросят. Младенца однажды добыл, но мальчишка не пережил операции, умер на столе. Все отработанные тела доктор Зернов сжигал в обычной печке, а потом закапывал остатки под раскидистыми грушами. В том, что рано или поздно придется утилизировать большое тело, Кирилл не сомневался.

Сейчас в разработке были две красивые идеи: одна состояла в том, чтобы рассекать мягкие ткани щеки полностью и закреплять под разными углами в области височной кости. Другая — расслаивать эти же поверхности и наносить шрамы или сквозные отверстия прямо на операционное поле. Это было гораздо труднее технически, травматичней и опасней, но заказчице нравилось больше. Не с первого и даже не со второго раза удастся выходить десятилетнего мальчика или девочку, если две трети внутренних слизистых головы окажутся во взаимодействии с атмосферным воздухом. Как пойдет заживление на фоне интенсивного роста костей и тканей, бушующих гормональных бурь взрослеющего организма? Моложе взять — не дорастет до нужного возраста к две тысячи четырнадцатому. Старше — трудно поймать и, главное, содержать. К тому же, если человеку пятнадцать — семнадцать лет, личность уже сформирована, подавить ее без специального воздействия сложно. Психотерапевта они со Светланой не оговаривали. Сам он не специалист: разозлить сумеет, но убедить в прелести приобретенного уродства — никогда… Поэтому Зеленоград, город науки и техники, — место, выбранное не случайно. Пройдет время, и Света найдет людей, работающих с плазменной установкой, и наймет кого-то из них сжигать трупы. Быстро, чисто, бесследно… Дорого, конечно, но это не его проблемы… Настоящие и бывшие военные сколько угодно могут расспрашивать и Марину и Свету. Ни той, ни другой невыгодно «сдавать» его — каждая фактически соучастница. Одна платит за его эксперименты, другая ассистирует непосредственно у стола.

Наденьку знают обе — и то, что девчонке нет и девяти, и то, что она, видимо, имеет тяжелые дефекты психики и интеллекта, и, главное, что ее никто не ищет. Умственно отсталая девочка — идеальная находка для первой серии экспериментов. Все, что он планировал, пробовал, искал, на ней, тьфу-тьфу-тьфу, получилось. Редкое лицо — хорошо развитая мимическая мускулатура, здоровая эластичная кожа, неприхотливый желудочно-кишечный тракт и полное неосознание собственного образа в зеркале. Плохо, что нет второй такой же в качестве контрольного образца. Спокойно провела пять послеоперационных дней в постели, вообще не вставая, — мочевой пузырь выдержал присутствие катетера без серьезных осложнений. Быстро научилась пить через трубочку соки, бульоны, жидкие каши. Не боялась заживляющих мазей, ультрафиолетовых ламп. Животное не вело бы себя правильней и удобней. Первый пациент, вселивший надежду на то, что проект будет успешным. Выжившая надежда, Наденька. Хотя, она так и не сумела объяснить, как ее зовут, откуда она пришла или приехала в Зеленоград, что делала поздно ночью неподалеку от автозаправочной станции. Одно ясно — людей девочка не боялась, в легковом автомобиле ей ездить приходилось, пользоваться туалетом она умела. На ней не было никаких особых примет — операционных рубцов и шрамов, необычных по форме или размеру родимых пятен. Не было даже характерной для умственной отсталости асимметрии лица и тела. Разве что неестественно узкий лоб и вытянутый кверху затылок, слегка нависающие верхние веки и грубоватые для ребенка носогубные складки. И на этой неумной голове отличная прическа, очень короткая и весьма стильная — так стригут мастера в хороших парикмахерских. Одежда аккуратная, домашняя, только сильно заношенная.

Кирилл две недели просто знакомился, привыкал, учился общаться и ждал, что газеты или телевидение объявят розыск ребенка. Тогда бы он нашел способ вернуть пропажу. Но ни через месяц, ни через три ничего не изменилось — никто не искал умственно отсталую девочку лет восьми — десяти, коротко стриженную, с яркими носовыми платочками во всех карманах. За это время Надежда освоилась, прошла полное обследование. Под общим наркозом, чтобы не напугать, Кирилл запломбировал несколько кариозных полостей: важно было предупредить возможные пути развития инфекции. Надя, к счастью, оказалась вялым, нелюбопытным ребенком. Для развлечения ей с лихвой хватало груды разноцветных пластмассовых кубиков и разрезных картонных картинок. То, что нормальный пятилетка складывал за десять минут, у нее занимало неделю внимательного перекладывания, примеривания, сопоставления. Это нехитрое занятие, казалось, не надоест ей никогда. Оставаясь одна, она ни разу не напроказничала, ничего не сломала и не разбила. Она вообще никогда не проявляла инициативы, ждала указаний по любому поводу. Марина не раз замечала, что нашел он Наденьку, очевидно, вскоре после того, как она потерялась. Иначе она бы просто умерла с голоду, не догадавшись попросить еды. Зернов смеялся — голод может разбудить разные дремлющие способности. Не дай им Бог узнать, на что пойдет это дитя в крайних обстоятельствах. Пока она — тупая, покорная тихоня, подарок судьбы. И надо успеть использовать ее мордашку на все сто.

После первой большой «переделки» Надя стала похожа на горгулью. Вылежав положенные после операции дни, она, как любое дитя, стала мучиться от недостатка движения, пытаться освободиться от ремней, фиксирующих ее горизонтально-лежачее положение. По очереди Кирилл и Марина присаживали ее на высоких подушках, даже носили на руках по всему дому, стояли с ней у окошка, водили в туалет и помогали справиться с обычными человеческими делишками, которые до операции Наденька легко осуществляла сама, даже ручки не забывала после мыть. Долго держать идеальную пациентку на транквилизаторах не хотелось — это смазало бы картину эксперимента. Но стоило ребенку выйти из состояния полудремы, как он начинал тянуться к беспокоящим его местам, чесаться и хныкать. Вывернутое наружу личико сильно зудело, болело от соприкосновений с постельным бельем, спать на боку не получалось — раны буквально присыхали к подушке, вернее, к покрывающим ее стерильным салфеткам, и утром Марина отмачивала вросшие в кожу куски ткани раствором фурацилина. Не слишком внятная речь стала совсем нечленораздельной. Но все эти мелочи были несущественными в сравнении с достигнутым результатом — абсолютно нечеловеческой внешностью. Страшный оскал, яркие мокнущие поверхности щек, покрытые струпьями и корками… На аккуратном, пропорциональном детском тельце это смотрелось жутко. Голова казалась маской, которую необходимо немедленно снять, чтобы не пугать окружающих.