Станислав Иродов - Мангуп

– С радостью, Анна.

Уже смеркалось. В обеденном зале горели свечи. Анна подвела Александра к столу:

– Я не знаю твоих пристрастий, граф, но думаю, что мясо каждому мужчине по вкусу. Сoppiette по-римски – обваленная в фенхеле жареная телятина. Если тебе не хочется телятины, то можешь попробовать журавля в печёночном соусе со специями. Ну и, наконец, чисто Венецианское блюдо: рыба в кисло-сладком соусе с изюмом и сливами. Не стесняйся, граф!

– А это вода? – спросил Александр, указывая на сосуд муранского стекла с прозрачной жидкостью.

– Нет, это пьётся вместо вина, но не на десерт, а перед едой. Очень крепкий, мужской напиток. Некоторые называют его граппа. Попробуйте, граф, возможно, тебе понравится. Граппа – дистиллят из выжимок винограда.

Слуга наполнил бокал. Александр отпил из бокала, поперхнулся и закашлялся. Слёзы выступили у него на глазах. Анна весело рассмеялась.

– Это покушение на мою жизнь, – еле выговорил Александр, вытирая слёзы.

– Нет, та ещё не мужчина, ты мальчик, Александр. Возьмит мой платочек, а то твои слёзки растрогают меня, и я сама заплачу вместе с тобой, – весело издевалась над ним Анна.

– Ты коварная, язвительная, жестокая и очень обольстительная женщина, – сказал Александр, взял протянутый платочек и приложил его к своему лицу. Вдохнул запах гиацинтов. Его сердце забилось, и смеющееся, раскрасневшееся лицо Анны показалось ему удивительно прекрасным и юным. – А твой платочек – это просто средство обольщения и устоять перед ним невозможно.

Она расхохоталась, уже не сдерживаясь:

– Граппа очень быстро делает своё дело. Ты уже совсем не робкий мальчик. А очень даже искушённый и хитрый мальчуган.

Она протянула руку за платочком, но Александр поймал её и стал целовать. Страстно, жадно. Анна махнула другой рукой, и слуга в бело-голубом одеянии поклонившись, вышел из комнаты. Осторожно и робко провела Анна рукой по волосам Александра, чуть лаская и отталкивая его одновременно.

– Нет, нет! Продолжим наш ужин. Попробуй телятину. Земная пища для нас, земных созданий. А ещё ты не должен пренебрегать журавлём. Это удивительное блюдо. Журавль спустился к нам с небес. Там живёт Бог. И журавль тоже небожитель. А рыба? Ты когда-нибудь ели такую чудесную рыбу? Посланница мрачных морских глубин. Съешь рыбу, и ты познаешь другой, почти нереальный мир. Этот мир не видели глаза живого человека. Только мертвец может заглянуть в чёрную, кромешную, как ад, бездну. И вдруг, из неведомых глубин перед вами на столе удивительная рыба. Разве это не чудо? А впереди.… Впереди нас ждёт парадиз. Впереди нас ждут апельсины. Сладкие фрукты. Райские плоды. Таких плодов не бывает в твоей северной стране. Не может их там быть! Твоя чудесная страна, наследница Великой империи. Но нет там таких апельсинов. Просто нет, потому что рай совсем в другом месте…. Перед тобой на этом столе земля, воздух, глубины морей и рай. У каждого человека всегда есть выбор. Выбирай, же, Александр.

Она говорила и говорила какую-то чепуху, а его губы поднимались всё выше и выше по её руке. Уже он целует ей плечо, подмышку… Наконец, она не выдержала, вскочила и резко оттолкнула Александра.

– Не надо! Я совсем не готова к такому повороту событий. Ты слишком юный и нетерпеливый мальчик. Может быть, когда-нибудь…

Александр сел на своё место. Его щёки горели. Рот пересох. Трещали восковые свечи в канделябрах. Ночь за широкими венецианскими окнами опустилась на город. Ярко горел маяк на кампаниле у собора Святого Марка.

– Прости меня, Анна. Сдержаться при таком обольщении просто невозможно. И ты должны оценить мои героические усилия.

– Я ценю, что ты можешь остановиться и взять себя в руки. Могу только тебя утешить: мне самой это далось нелегко. Но так должно быть.

– Почему?

– Потому что есть Бог. Есть грех. Есть человеческий стыд и рассудок.

– Хотелось бы взмахнуть волшебной палочкой, чтобы исчезли все эти надуманные преграды между нами. А грешить необходимо: не согрешишь – не покаешься. Не покаешься – не спасёшься.

– Очень утилитарное понимание веры. Не для того нужна вера, чтобы спастись, а для того, чтобы оставаться человеком и не превратиться в животное.

– Ты, Анна, рассуждаешь как атеист.

– Я православная. Уже двадцать лет живу среди католиков. Или они или мы не правы. Если вспомнить о мусульманах, иудеях, то получается, что только малая часть людей на Земле будут спасены, ибо только их вера истинна. Но этого не может быть. Не могут миллионы людей неправильно верить в Бога. Значит, или Богу безразлично, как ему поклоняются, или его вообще не существует. Нынешние христианские церкви – творения не божественные. Их основные догматы, символы веры, из-за которых произошло разделение церквей, созданы не богом, а собраниями попов – Соборами. Даже апостольский символ веры создан не Богом, а собраниями апостолов, а уж Никейский Собор и все последующие лишь усугубили отход христианства от истинного божественного учения. Иисус символа веры не создавал! Попы его создали, а потом убивали тех, кто был с ними не согласен, чем и породили разделение верующих на десятки, сотни церквей и сект. Они разрушили единую Божескую Церковь, разделили верующих – божьих овец на большие и малые стада, уничтожили единую Веру. Как пример – проблема филиокве, которую они возвели в ранг высшей ценности христианства, будто заумная проблема исходящего Духа имеет реальное значение для веры. Поэтому, многочисленные церкви – творения не божественные, а человеческие, а так как все люди от природы грешны, то творения грешников – греховные, дьявольские.

– Я восхищаюсь тобой, Анна. Впервые вижу женщину, способную на анализ религиозного мировоззрения. Но ты не боишься инквизиции? Говорят, в Венеции даже у стен есть уши. Не зря же на каждом углу торчит разинутая каменная пасть для доносов.

– У моих стен ушей нет. Все мои слуги приехали со мной из Константинополя. Их отцы и деды служили нашей семье. Мне они верны абсолютно. Я о них забочусь и ими дорожу. Кроме того, инквизиция существует для нас, патрициев, а не против нас. Я ещё не слышала ни об одном высокородном патриции, осуждённом инквизицией, по крайней мере, здесь, в Венеции. Более того, я знаю, что очень многие из высокопоставленных сановников Венеции разделяют мои мысли. Это только, кажется, что все вокруг религиозны. Люди молчат и делятся своими мыслями далеко не с каждым встречным. Просто тебе я доверяю. Твои глаза,– перешла она на доверительный тон, – лучшая порука твоего молчания. После христианизации, и, как результат, падения Рима, настали тёмные века христианства, и только сейчас, в 15 веке, когда опять атеизм стал завоёвывать сердца людей, начала возрождаться культура, искусство, наука. Мы живём в век возрождения.