Александр Аввакумов - Конец Пиона

– Стой! – произнес один из них. – Предъяви документы!

– Я капитан НКВД, заместитель начальника особого отдела дивизии. У меня в двух километрах отсюда сломалась автомашина, и я вынужден был пойти пешком. Вы сами, из какой части, бойцы? Где ваш начальник, срочно позовите его сюда.

Неожиданно что-то с силой опустилось на его голову сзади. Дорога, на которой он стоял, вдруг стала кривой, и он, не удержавшись на ней, рухнул лицом в снег.

***

Александр очнулся от сильной боли в затылке. Он попытался потрогать это место рукой, но понял, что не может: его руки были связаны за спиной брючным ремнем. Повернув голову в сторону, он увидел двух своих бывших «попутчиков», которые сидели у стены и о чем-то негромко разговаривали.

– Ну, что? Очнулся? – с ехидцей спросил его Токарь. – Что будем делать дальше?

– Где мы? – тихо поинтересовался он у них. – И почему я связан?

– А ты что, не понял? У русских мы, у русских. Теперь, брат, у нас одна судьба, и ее называют не иначе, как стенка. А связали тебя, Татарин, за то, что ты пытался оказать им сопротивление и чуть не убил их командира.

«Не может этого быть!» – словно искра промелькнуло у Тарасова в голове.

– А где лейтенант Хейг? Что с ним?

– Нет больше твоего лейтенанта. Нам сказали, что он погиб при приземлении: запутался в стропах и замерз.

Тарасов напряг память, стараясь вспомнить, как он оказался в этом подвале. Последнее, что отчетливо запечатлел его мозг, – красноармейцы с винтовками. Затем сильный удар и провал.

– Токарь! Тебя уже допрашивали? – спросил Александр.

– Да, допрашивали, – односложно ответил тот. – А что тут крутить, они все о нас знают. Мне этот майор сразу сказал, какая у нашей группы была задача. Сказал и то, что ты у нас – командир. Интересно, откуда они все это знают?

– Да брось ты, Токарь! – произнес Цветной. – Я же тебе говорил, что нас сдал этот немец. Татарин сдать не мог, он только что очнулся.

– Но, лейтенант, же погиб, как они говорят.

– Да мало ли что они говорят, – возразил ему Цветной. – Говорят, в Москве кур доят. Ты этому веришь?

В подвале повисла тишина.

– Руки мне развяжите, – обратился к ним Тарасов. – Терпенья нет, затекли так, что не чувствую.

– Извини, брат, не мы тебя вязали, и не нам тебя развязывать.

– Если что, скажете, что я сам развязался, – снова попросил их Александр.

– Нет, брат, извини. Зачем нам лишнее. Ты уж сам выпутывайся из этой ситуации.

Их разговор прервал скрип открываемой двери. В подвал заглянул молоденький солдат в натянутой на уши пилотке. Заметив, что Тарасов пришел в себя, он передернул затвор винтовки и приказал ему следовать за ним. Александр шел по узкому коридору, стены которого были выкрашены в грязно-зеленый цвет. В спину ему упирался трехгранный штык винтовки. Стоило ему замедлить движение, как он больно впивался в нее.

– Стоять! – громко скомандовал солдат. – Лицом к стене!

Тарасов выполнил команду. Боец открыл дверь и с силой втолкнул его в какое-то помещение. В дальнем углу за небольшим столиком сидела женщина средних лет, одетая в военную форму. Синяя шерстяная юбка плотно облегала ее крутые бедра. Она повернулась к нему и смерила его презрительным взглядом. Напротив нее за большим столом сидел майор. Ворот его шерстяной гимнастерки был расстегнут. Первое, что бросилось в глаза Александру, была шея майора, а если вернее – ее отсутствие. Обвислые щеки офицера буквально лежали на петлицах его гимнастерки, закрывая знаки различия.

– Проходи, Татарин, проходи. Семенов, развяжи ему руки, – приказал он солдату.

Тот отставил винтовку в сторону и стал развязывать Тарасову руки. Офицер достал из лежащего на столе портсигара сигарету и закурил.

«Странно, – подумал Александр. – Почему майор курит сигареты, а не папиросы, которыми, как правило, снабжают офицеров наши тыловики? Впрочем, здесь фронт, и наверняка, курят то, что имеют».

От одежды солдата, что развязывал ему руки, тоже пахло знакомым запахом немецких сигарет.

«Может, мне все это чудится? – спросил он сам себя. – Давно не курил, и желание втянуть в себя табачный запах вызывает эти вкусовые галлюцинации».

– Садись! – приказал ему майор и указал на стоявший посреди кабинета табурет.

Тарасов сел и начал растирать затекшие руки.

– Нам все известно, Татарин, поэтому я рекомендую ничего не скрывать.

– А что вам известно, товарищ майор? – спросил его Тарасов.

Тот усмехнулся.

– Ты, наверное, шутник, Татарин. Я же сказал тебе, что все. Я знаю, что ты являешься заместителем командира немецкой диверсионной группы. Знаю твою кличку, которую тебе, как собаке, дали немцы. Знаю задачу твоей группы. Всего этого достаточно, чтобы поставить тебя к стенке. Мне все это рассказали твои подчиненные – Токарь и Цветной. Они, в отличие от тебя, поняли, что лучше все рассказать сразу, а не ждать, когда мы из них вытянем эти сведения клещами.

Он сделал паузу, стряхнул пепел от сигареты в массивную чугунную пепельницу, стоявшую на краю стола, и спросил:

– Что молчишь? Ты что, удивлен хорошей работой НКВД?

– Почему удивлен? Я сам являюсь сотрудником особого отдела. Людей, что вы назвали, я не знаю и никогда их не видел. Я вам еще раз говорю, что я капитан НКВД, сотрудник особого отдела 157-ой стрелковой дивизии, возвращался из госпиталя в часть, которая, по моим сведениям, сейчас отведена на отдых в пригород Ярославля. Воспользовался попутной машиной, которая по дороге сломалась. Пришлось идти пешком, а тут – ваши солдаты.

– Не нужно мне врать, Татарин! 157-ая стрелковая дивизия уже три дня назад передислоцировалась в город Рыбинск. Это для справки.

За разговором Тарасов не заметил, как в кабинет вошел еще один человек в форме НКВД и встал за его спиной. Когда майор закончил фразу, мужчина нанес ему сильный удар ногой в бок. Тарасов слетел с табурета и упал к ногам майора.

– Ты случайно не убил его? – спросил хозяин кабинета лейтенанта.

Тот нагнулся и, нащупав пальцами на шее Александра сонную артерию, улыбнулся.

– Живой, просто отключился, – коротко бросил он и, достав из кармана синих галифе носовой платок, вытер им свои пальцы.

Офицер выглянул в коридор и, заметив часового, приказал ему убрать неподвижное тело. Солдат закинул винтовку за спину и, схватив за ноги массивное тело Александра, потащил его волоком в камеру.

***

Тарасов открыл глаза и долго не мог понять, где он находится, сильно болела голова и бока. Откуда-то с потолка в помещение проникал серый дневной свет, от которого облупленные стены камеры делали ее мрачной и абсолютно безжизненной. Недалеко от него в углу сидела большая крыса и лапками мыла острую мордочку. Ее маленькие блестящие глазки сверкали, словно два драгоценных камня. Стоило Александру пошевелиться, как крыса с писком исчезла в норе. Он хотел приподняться, но сильная боль в левом боку заставила его ойкнуть.