Андрей Дышев - Остров волка

Я только на мгновение опустил глаза, чисто машинально намереваясь поднять с земли увесистый булыжник или палку, чтобы швырнуть в тварей, как вдруг к своему удивлению увидел, что полукруглый валун зашевелился, и в воздух взметнулся толстый длинный хвост.

Мне показалось, будто я попал под ледяной душ. Черный предмет ожил, деформировался, и на фоне реки вдруг вырос силуэт огромной пумы. Кошка тихо зарычала, повернула крупную голову в мою сторону и принюхалась к воздуху. Между ее крепких лап возились детеныши, и это было опаснее связки гранат.

Я слишком поздно понял, что пума видит в темноте намного лучше меня. Холодея от ужаса, я стал медленно пятиться назад, шаря в темноте руками, словно пытался найти карабин. Кошка снова зарычала, уже глядя прямо на меня, и медленно приподняла лапу, словно еще не решила, кидаться на меня или нет.

Как назло, моя нога пошла вниз, и я сел на мокрые листья. Мамаше, должно быть, показалось, что этим движением я угрожаю ее славной детворе, и она уже целенаправленно двинулась в мою сторону.

Убегать от пумы по ночным джунглям столь же бессмысленное дело, как пытаться убежать от пули по мишенному полю, но не мог же я спокойно ждать, когда зверь кинется на меня и одним ударом тяжелой лапы раскроит мне череп. Плохо представляя, за какое время эта изящная убийца догонит меня, я повернулся к ручью спиной и по-обезьяньи, помогая себе руками, помчался по склону. Никогда я не позволил бы себе столь позорное бегство от своего противника, будь он человеком. Но в те жуткие мгновения я забыл об условностях человеческого поведения и опустился до уровня слабого млекопитающего, позволившего себе нарушить водопой пумы и ее сопливых котят.

Демонстрируя феноменальную скорость, я как пробка из шампанского вылетел на прогалину, на секунду остановился и обернулся. Сначала я подумал, что пума удовлетворилась моим безусловным признанием ее превосходства и вернулась к ручью, но уже через секунду увидел, как от темной кромки леса отделилась гибкая тень и, сделав грациозный прыжок, на треть сократила расстояние между нами.

Я невольно крикнул, невнятно произнеся ругательное слово, которое означало конец всей моей непутевой жизни, и со всех ног кинулся в темень леса. В отличие от меня кошка бежала тихо, и я слышал лишь собственное надрывное дыхание, удары сердца да треск веток, которые я срезал на своем пути. Уже ничто не могло меня спасти, и даже если бы я своим диким воплем разбудил бы Влада, он не успел бы сориентироваться и выстрелить наверняка. Скорее всего, я подставил бы и его под жуткие клыки, и, понимая это, пытаясь извлечь из своей гибели хоть какую-то пользу, я побежал по большой дуге в противоположную сторону. Дыхание разрывало мне грудь, спина онемела от ожидания чудовищного удара когтистой лапой, которая с легкостью вырвет из меня кусок мяса, переломит позвоночник, как тонкую палочку, свалит на землю, а потом в шею вонзятся горячие, влажные от слюны клыки, с легкостью перекусят ее, заливая моей кровью мокрую траву.

Ожидание конца было настолько ужасным, что мое несчастное тело, заполненное до краев желанием жить, превратилось в живой снаряд, пробивающий плотные заросли тараном. Я уже слышал за своей спиной низкое рычание, уже чувствовал горячее дыхание и начал вспоминать отходную молитву, как вдруг где-то совсем рядом громыхнул выстрел, и яркая вспышка ослепила меня. Нервы, натянутые до предела, лопнули во мне, как гитарные струны. Силы покинули меня, и я, бодая головой колючки, остывающим метеоритом рухнул на землю.

Если я и был без сознания, то всего лишь несколько секунд. Вернувшись в реальность и открыв глаза, я тотчас услышал рядом с собой возню и сдавленные хрипы. Приподняв голову, я увидел в высокой траве длинное туловище пумы. Она была настолько близко от меня, что я мог плюнуть и попасть на ее толстый мясистый хвост. Широко расставив задние лапы и опустив мускулистую задницу в траву, кошка с глухим урчанием крутила головой, удерживая передними лапами какой-то бесформенный предмет. Через мгновение я отчетливо заметил, как вверх ударила струя крови и с ужасом понял, что животное на моих глазах растерзало человека, который выстрелил в нее, но промахнулся.

Я не мог согласиться с тем, что было очевидным. Мне казалось, что я сойду с ума, если мысленно признаюсь: "Да, она загрызла Влада. Кроме меня и его здесь больше никого не было." Отчаяние и бессилие перед жестоким, лишенным разума людоедом были настолько сильны, что я, закрыв глаза, опять рухнул в траву, обхватил голову руками и крепко стиснул зубы, чтобы не закричать от невыносимой боли. Все кончено, говорил я себе. Это я во всем виноват. Моя неосторожность и нетерпеливость погубили Влада…

Пума вдруг насторожилась, подняла голову, облизнула окровавленную морду, глядя куда-то в сторону и, схватив в зубы страшные останки, бочком прыгнула в кусты. Раздался треск веток, истошно взвизгнула разбуженная обезьяна, а затем все стихло.

Я лежал еще несколько минут, глядя безумными глазами на место расправы, не в силах встать на ноги. Я не представлял, что буду теперь делать в этой дикой стране, как вернусь в Москву и что скажу родственникам Влада. Подавленный свалившейся на мою душу потерей друга, я переполнился слезами, и они ручьем хлынули из моих глаз.

Вдруг где-то рядом снова треснула ветка под тяжелыми шагами. Я подумал, что пума, не удовлетворившись одним убийством, вернулась за мной, и уже приготовился погибнуть достойно в последнем бою, но к моему безграничному удивлению из плотной тени кустов отделились два человеческих силуэта. Мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, и я без особого труда узнал бронзоволицых.

– Она уволокла его, – тихо произнес один, поднимая с земли карабин.

Вспыхнул огонь зажигалки. Бронзоволицые закурили. В темноте закачались два малиновых огонька.

– Закопает где-нибудь и утром вернется, – сказал второй. – Пума всегда сохраняет остатки.

– Не надо было разрешать ему отойти от костра, хозяин, – сказал первый. Кажется, это был голос Лошадиной Губы. – Он потому и промахнулся, что ничего не увидел.

– А ты хотел, чтобы она растерзала нас всех? Ты же видел: она неслась на нас как бешеная!

– Даже не похороним нашего чунчо по-человечески, – без особой грусти произнес Лошадиная Губа.

Я едва не закричал от восторга и, ткнувшись лбом в сырую землю, изо всех сил вдавил в нее кулаки. Чунчо! Несчастный чунчо! Значит, это индеец пытался спасти мне жизнь, выстрелил в пуму, но промахнулся, и она, забыв обо мне, кинулась на него!

– Странно все-таки, – произнес носатый. – Что это с ней случилось? Обычно пумы ведут себя тихо и первыми не нападают.