Анна Данилова - Девушка по вызову

– О чем вы думаете? – услышала она и мотнула головой.

– Извините, задумалась… А куда вы меня привезли?

Машина остановилась возле огромного здания, светящегося, как ей показалось, тысячами маленьких окон… “Этажей сто, не меньше…” – промелькнуло у нее в голове.

– Это гостиница. Надеюсь, документы у вас в порядке?

– Разумеется. Все хорошо, вот только московской прописки не хватает, – попыталась она пошутить, но шутка вышла неуклюжей. Она с каждой минутой все больше и больше убеждалась в том, что совершенно не умеет вести себя с незнакомыми людьми. Что ей надо этому научиться.

Она, не задумываясь, прошла процедуру регистрации, и, пока администраторша заполняла какие-то бланки и возилась с ее паспортом, Эмма с восхищением осматривала гигантский, залитый ярким светом холл, покрытый рыжим мягким ковролином, с великим множеством кресел и банкеток, диванов и застекленных витрин с сигаретами и спиртным, сувенирами и книгами… Здесь было много иностранцев, они были чудно одеты и производили впечатление хозяев жизни.

– Наверно, за этот номер вы отвалили кучу денег, – произнесла ошеломленная Эмма, оказавшись в номере на двенадцатом этаже, где все напоминало ей декорации дорогого заграничного фильма. Две большие комнаты – гостиная и спальня – бархат, позолота, мебель, сделанная под старину, кружевные, во все огромное окно, занавеси, огромный телевизор, розовый телефон… – Слушайте, все это как-то странно. Вы что, собираетесь как-то использовать меня?.. Понимаете, мне стало страшно… Все эти врачи, осмотры, гостиница, роскошь и.., вы… Что вам от меня нужно?

– Я же сказал, что моя жена ищет для детей няню… Если вы не доверяете мне, можете изучить мой паспорт, пока я буду заказывать ужин…

Эмма взяла из его рук паспорт, раскрыла его и, увидев несколько искажающую нового знакомого фотографию, невольно улыбнулась.

Да, все правильно. Он женат на женщине по имени Валерия, у него двое маленьких детей.

– Ну хорошо… – Она вернула ему паспорт и пожала плечами, словно все еще не понимая, что она здесь делает. – Приятно познакомиться с вами, господин Прозоров…

Он, моментально отреагировав на свою фамилию, повернулся к ней и, не отрывая трубку от уха, спросил, словно это было самым важным на сегодняшний вечер:

– Вы когда-нибудь пробовали морские гребешки?

Она всю ночь не могла уснуть. Мыслей накопилось столько, что голова была готова расколоться, чтобы выпустить наружу хотя бы часть их… Что ее ждет завтра? Правильно ли она сделала, не позвонив Сергею перед отъездом? Почему она не позвонила Ядову и не рассказала обо всем, что с ней произошло? Ведь он бы помог.., хотя бы советом?.. Что надо от нее Прозорову и не собирается ли он использовать ее, как в свое время Перов?..

Она включила свет и, сев на постели, подтянула легкое шелковое одеяло до подбородка. Прямо напротив кровати, округлая спинка которой мерцала в свете оранжевого ночника, висело огромное, в литой золоченной оправе, зеркало. В нем Эмма увидела себя и обрадовалась, обнаружив румянец на щеках, блеск в глазах и нечто наподобие блуждающей улыбки . Кто бы мог подумать, что спустя несколько часов после приезда в Москву она будет лежать на шикарной кровати дорогого гостиничного номера, утопая в шелковых простынях, чувствуя в своем желудке приятнейшую тяжесть после обильного и вкусного ужина… Ее опасения относительно того, что Прозоров после ужина начнет приставать к ней, оказались напрасными. Они мило попрощались, договорившись назавтра встретиться в пять вечера в холле гостиницы.

– Я думаю, что вы не сбежите? – внимательно посмотрев ей в глаза, спросил Прозоров и склонил свою идеально слепленную, практически лысую голову набок. Впервые в своей жизни Эмма видела перед собой мужчину, чья лысина не вызывала в ней насмешки или сожаления. Гладкая, покрытая у висков светлым, почти незаметным ежиком волос голова вызывала восхищение и придавала всему облику Владимира Александровича некую солидность. “Хотя, безусловно, будь он лохматым, как его приятель-терапевт, он все равно смотрелся бы как президент США”.

– Я тоже так думаю, – улыбнулась Эмма.

– Тогда до встречи?

– До встречи.

Он ушел, а она еще долго стояла перед дверью, не зная, довериться ли ей этому человеку или нет. Пока не почувствовала страшную усталость и не вспомнила про ванную комнату.

Чтобы не ощущать себя такой уж одинокой и оторванной от внешнего мира, Эмма включила на полный звук телевизор и, ложась в ванну, уже знала почти все, что произошло за этот день в мире. Слушая монотонный голос диктора, она понимала, что она – всего лишь песчинка на этом пляже, именуемом пахнущим сыростью словом ЗЕМЛЯ. И что здесь никому нет дела ни до кого. Что люди в основной своей массе страшно одиноки.

Но самый острый приступ одиночества Эмма пережила, конечно, в день, когда умерла ее мама. Все случилось неожиданно, и смерть мамы была нелепа до безобразия… Воспаление легких. Отец умер в поезде от сердечного приступа как раз за год до их с мамой поездки в Сухое. В то время Эмма и не знала о существовании этого слова ОДИНОЧЕСТВО. Им было хорошо вместе, что бы они ни делали, о чем бы ни разговаривали и куда бы ни ездили. После смерти отца у Эммы осталось ощущение того, что он просто уехал в долгую командировку и должен вот-вот вернуться. Когда же умерла мама, она поняла, что потеряла ее навсегда. Эмма с детских лет просила родителей подарить ей братика или сестру и лишь уже в более сознательном возрасте как-то наткнулась на письмо, которое отец писал маме за год до рождения Эммы. Это письмо она нашла в книге “Пармская обитель” и была очень удивлена, когда прочла его от начала до конца.

Никогда больше в жизни ей не приходилось читать более откровенных и интимных посланий. Похоже, мама была в отъезде (письмо было без конверта, а потому непонятно было, откуда и куда оно отправлено), отец скучал по ней, писал, что не может больше обходиться без ее “рыжей гривы” и “золотой челочки”, без ее “переполненных соком чаш”… Наверное, у него были нелады с русским языком и явно хромала стилистика, но то, что он любил свою Natali, было несомненным. Еще он писал о том, что консультировался у “д-ра П.” и что навряд ли ему поможет операция. И еще там была такая фраза: “Но у нас все равно когда-нибудь будут дети”. Письмо было датировано маем 1978 года, Эмма родилась в 78-м. Значит, у них все же что-то получилось, и это ЧТО-ТО лежало теперь в ванне и считало мыльные радужные пузыри на своем животе… А в этом животе таилось еще ЧТО-ТО, что получилось у Эммы с Орловым.

В Сухом, в той же бане, она слышала разговоры подвыпивших баб о том, что “Наталия угробила своего мужика”, что “он высох весь, измаялся…”.