Анна Данилова - Выхожу тебя искать

– Не усложняй себе жизнь. – И снова исчез.

«Все они на одно лицо и на один голос, – подумала Юля, принимаясь за куриную лапшу и чувствуя, как желудок ее, несмотря ни на что, вполне нормально принимает пищу. – Ну и пусть, хоть наемся перед смертью…»

Остальные три дня тянулись бесконечно долго. И самое удивительное: уже к вечеру того дня, когда был убит охранник. Юля видела собственными глазами из окна своей комнаты, как его тело вынесли и положили на крыльцо, после чего подъехавшая машина увезла труп в неизвестном направлении. Боксер, несомненно, знал, чьих рук это дело, но появляться перед Юлей не собирался. И к себе не вызывал.

Видела Юля и плавающую в бассейне Стеллу, но ей в это время было запрещено выходить из комнаты.

Что-то зрело, что-то готовилось, и становилось невыносимо душно при мысли о том, что она видит эти деревья и траву, цветы, солнце и небо в последний раз…

А еще она злилась на Крымова, который своими «золотыми» мозгами так ничего и не придумал, чтобы найти ее и спасти.

30 июля, в десять часов утра, позавтракав и выпив по настоянию охранника какую-то гадость, которую он назвал «витаминами». Юля вышла из своей комнаты, и первым человеком, которого она увидела, была Стелла. Она шла, сопровождаемая охранником. Они встретились на верху лестницы, ведущей к просторному холлу, и каждая взглядом дала понять, чего стоит другая. После чего спокойно, стараясь не задеть друг друга, спустились вниз и вышли на крыльцо, где их встретил одетый во все черное Боксер.

– Доброе утро, девочки, – поприветствовал он их кивком головы и насмешливой улыбкой. – Поехали, мои хорошие, пора…

Они сели в подъехавшую «газель» с зашторенными окнами, где на них сразу же надели наручники.

Утром Юле принесли ее одежду, ту самую, в которой она была, когда ее схватили на дороге, – белую кружевную блузку и короткую черную юбку. И еще испанские сабо, плетеные, удобные не то что чужие тапочки из парусины, которые она носила, находясь в плену. Надевая все это, она действовала как механическая заводная кукла, потому что чувствовать что-либо или думать была уже не в силах: проснувшись, Юля не нашла в комнате ни кастета, ни ножа, ни пистолета…

30 июля чуть свет Крымов с Шубиным уже были на месте. В четыре часа утра в ворота заброшенного старого ипподрома въехал огромный фургон, в который поместились бы несколько автобусов, – эдакая сверкающая мощная игрушка, покрытая красным глянцем и расписанная белыми стильными надписями «Pepsi-Cola».

Из фургона вышли разодетые в красно-белую форменную «пепсикольную» одежду молодые ребята, которые хорошо отработанными движениями начали выгружать из фургона огромные тюки, ящики, контейнеры. Все это вносилось в конюшню, расположенную в самой дальней части ипподрома.

С помощью мощного бинокля Крымов сумел разглядеть зачехленные барные стойки, какие-то странные панели, в которых он позже узнал основания для своеобразной арены – он видел такую в лесу, когда там проводились собачьи бои.

– Они превращают конюшню в нечто… наподобие цирка. Смотри, видишь, понесли белые пластиковые конструкции? Это стулья, тогда были точно такие же…

А вот и напитки, пиво, кола… Вот это организация, скажу я тебе! А прикинь, сколько все это может стоить?!

Спустя полтора часа фургон уехал, облегчившись на несколько тонн, а конюшня на ипподроме осталась стоять, как и прежде, словно ничего и не произошло…

– Видишь, все делают "загодя, чтобы днем не светиться.

Они вернулись в агентство, оставив вместо себя подъехавшего в шесть часов Сашу, который должен был через каждые полчаса звонить в агентство и докладывать, что происходит на ипподроме.

Надя, которая варила кофе, надев длинный клетчатый фартук на свадебное платье, встретила Крымова и Шубина тревожным взглядом.

– Ты еще не раздумала выходить замуж? – пошутил Крымов, но шутка вышла не смешной, потому что все думали только о предстоящем, о том, что произойдет в семнадцать ноль-ноль. Регистрация же брака Нади была назначена на полдень и считалась не торжественной, хотя платье на невесте было самое что ни на есть торжественное, настоящее, белое, воздушное, делавшее ее непохожей саму на себя… А волосы – красиво уложенные в парикмахерской полчаса назад, они источали легкий ванильный аромат. Появившийся буквально вслед за Крымовым и Шубиным Леша Чайкин, жених, сказал, что на сегодня он свободен и готов помогать своим друзьям. Он тоже сильно изменился. В черном строгом костюме, в белой сорочке и при бабочке Леша выглядел совершенно другим человеком.

– Если бы сейчас был, к примеру, май или хотя бы июнь, я бы напился, так нервничаю, – признался он, потирая свой длинный и крупный нос, то и дело приглаживая руками и без того уложенные и смазанные гелем волосы. – Я, наверное, не доживу сегодня до вечера… А все, что происходит, У меня в голове не укладывается… Я только не понял, при чем здесь петушиные бои? Футбол, это еще понятно, но это… Их откуда должны привезти, из Индии, что ли? Знаете, братцы, я не знаю конечно, как вы, а я чувствую себя преступником по отношению к Юле… Мы ловим какого-то придурка, организовывающего зрелища для богатых, и совершенно бездействуем в отношении ее… Ведь тело-то не нашли… Господи, сделай так, чтобы эта красивая девочка никогда не оказалась на моем столе… А что это ты мне, Надя, рассказывала про Еванжелисту? Думаете, ее смерть каким-то образом связана с Боксером?

– Леша, выпей-ка лучше кофейку и успокойся… Никогда еще не видела тебя таким возбужденным. – Надя, как настоящая невеста, а то и жена, поднеся Чайкину большую чашку с дымящимся кофе, поставила ее перед ним и погладила своего любимого по голове. – Главное, не накалять обстановку, а то и я скину нашего ребеночка…

Шубин смотрел на всех присутствующих, и его не покидало ощущение нереальности происходящего… Кроме того, он находился еще под впечатлением встречи с Засоркиным, который, явившись в кабинет Сазонова, где в это время присутствовал и Игорь, наотрез отказался признаваться даже в своем знакомстве с Верой Лавровой. Держа себя с величайшим достоинством, он блестяще разыграл полное непонимание и сказал, что не может помнить всех своих пациенток. И как Сазонов ни пытался выпытать у него, где он был пятнадцатого июля, ответ был всегда один и тот же: в кабинете, лечил зубы повару Савельевой.

Пришлось вызвать повара Савельеву – худенькую краснолицую женщину лет пятидесяти, которая подтвердила, что была на приеме у Засоркина Льва Борисовича с 12 до 12.45, потому что «очень сложный попался зуб»… Кроме того, она заверила, что и у нее есть свидетели, которые могут подтвердить, что она была у дантиста именно в это время, поскольку сразу после нее в кабинет вошла посудомойка, и ей тоже Засоркин в тот же день запломбировал зуб.