Александр Тамоников - Генерал без армии

Медлить в таких условиях было нельзя. Советское командование не знало, откуда работала артиллерия противника, могло лишь предположить примерный район. Орудий у немцев было много, судя по кучности попаданий, они стояли плотно и уже пристрелялись по узкому перешейку. Практически каждый снаряд попадал в цель.

Командование не оставило попыток пробить брешь. В котле оставались двадцать тысяч бойцов, весь штаб генерала Власова, включая самого командарма. Андрею Андреевичу несколько раз предлагали вернуться на Большую землю, присылали самолет, но он отказывался, мотивировал это тем, что не может оставить своих людей. Требовался еще один решительный прорыв.

Тут-то командир Триста семьдесят восьмой стрелковой дивизии генерал-майор Лиленков и вспомнил про старшего лейтенанта Шубина.

Наши артиллеристы начали обстрел квадрата между деревнями Приютово и Листвянка, когда пятеро разведчиков скатились с пригорка и побежали по тропке через минное поле. Они были встречены как родные и доставлены в штаб Тысяча двести пятьдесят восьмого полка.

Заместитель начальника штаба по разведке капитан Соломин критически оглядел поредевшую команду, ухмыльнулся в жесткие усы, снисходительно махнул рукой и заявил:

– Спать, Шубин. Мы без вас закончим. Вы свое дело сделали, молодцы.

Наша тяжелая армейская артиллерия вела огонь минут пятнадцать. За это время в районе расположения немецких дивизионов камня на камне не осталось. Все они были уничтожены.

Удар по окрестностям перешейка был нанесен в тот же час. Снаружи действовали Пятьдесят вторая и Пятьдесят девятая армии, внутри – то, что осталось от Второй Ударной. Осажденные войска шли в прорыв через реку Полисть. Две дивизии остались прикрывать атакующих. Остатки еще двух и пять стрелковых бригад пошли на штурм Мясного Бора. Артиллерийская подготовка не проводилась ввиду отсутствия снарядов. Голодные, изможденные красноармейцы атаковали вражеские позиции в лоб, смяли заслоны, устремились в прорыв.

Операция была спланирована на коленке, экспромтом, но противник все равно разгадал планы Власова. Благодаря действиям разведчиков артиллерия у немцев в этот час отсутствовала, иначе никто не вырвался бы. Но работали их минометные батареи, укрытые в окрестных лесах, строчили пулеметы.

Выйти из окружения удалось лишь небольшой части войск. Несколько сотен полегли в землю, примерно тысяча прорвалась.

Немцы установили пулеметы на флангах горловины, подтащили небольшие полевые орудия и минометы. Разрыв они заделали за полчаса, на сей раз окончательно и бесповоротно.

Теперь пространство до западного леса простреливалось насквозь. Встать в полный рост было невозможно. Это понимали даже политруки, плюющие на свои и солдатские жизни. Повторной попытки прорыва в этот день не наблюдалось.

Внутри котла остались около двадцати тысяч красноармейцев, мирные граждане, штаб генерал-лейтенанта Власова и он сам.

На этом операцию Волховского фронта можно было завершать. Часть войск Второй Ударной армии вышла из окружения, половина полегла, остальные сидели в болотах за Мясным Бором. Снять блокаду Ленинграда не удалось, армия погибла, прочие советские части и соединения беспомощно топтались на западном берегу Волхова.

Все последующие дни Шубин ходил подавленным, крысился на окружающих.

– Не расстраивайтесь, товарищ старший лейтенант, – успокаивал его Ленька Пастухов. – Мы свое дело сделали, с пользой провели время. Тысяча прорвалась, это уже хорошо. А во всем прочем разве наша вина?

В глазах разведчика свозила зеленая тоска. Ленька улыбался, шутил, старался вести себя как обычно, но эта тоска не проходила. Иногда он уходил в себя, на глаза его наворачивались слезы. В такие минуты парня никто не трогал, не подшучивал над ним.

По странному стечению обстоятельств, санинструктор Варя, которую он за руку вывел из вяземских лесов, оказалась в той же дивизии и в том же полку. Она служила в местной санчасти, и в какой-то момент эти двое поняли, что созданы друг для друга. Их постоянно видели вместе. Каждую свободную минуту парень мчался к своей Варюше, помогал ей в лазарете, всячески облегчал тяжелую женскую долю. Хвастался, мол, вот настанет время, и мы обязательно поженимся.

Варя погибла месяц назад, когда шальной снаряд залетел в медсанчасть. Взрывом разнесло пристройку к зданию, где она перебирала свои склянки и пипетки.

Ленька почернел от горя, обливался горькими слезами. Он замкнулся, ни с кем не разговаривал, долго приходил в себя.

В последующие дни обстановка на фронтах оставляла желать лучшего. Неприятные события разворачивались под Харьковом, советские войска пятились в Крыму. Волховский фронт больше не продвинулся ни на метр. Шли локальные бои, но статус-кво неизменно восстанавливался. Немцы грамотно перегруппировали силы, подтянули резервы. В блокадном Ленинграде по-прежнему умирали люди от голода и обстрелов. Никто не знал, что происходило внутри Любанского котла. Никаких сведений оттуда не поступало, связь с командованием Второй Ударной была утрачена.

Потрепанные части Пятьдесят девятой армии дважды бросались в атаку с целью пробиться к окруженцам и всякий раз откатывались обратно, неся большие потери. Горлышко немцы закупорили на совесть.

Шубин лично наблюдал, как были расстреляны симулянты, уклонившиеся от участия в атаке. Парни притворились контужеными. Неподалеку взорвалась мина, и они воспользовались ситуацией. У них заплетались ноги, блуждали глаза. Когда к ним подбежали санинструкторы, эти герои стали жаловаться на головную боль, полную дезориентацию.

Их отвели в лазарет, осмотрели. На что рассчитывали эти умники? Подобную симуляцию военврачи выучили наизусть, даже медсестры ставили правильный диагноз.

Особый отдел не замедлил вмешаться. В госпиталь прибыл суровый лейтенант в сопровождении двух солдат. Они тут же погнали симулянтов к ближайшему оврагу. Те поняли, что натворили, смертельно побледнели, стали каяться, оправдываться, кричали, что в следующую атаку побегут впереди всех, что их бес попутал, они не трусы!

Смотреть на это было неприятно. Солдаты отворачивались, многие лично знали этих ребят.

Особист был неумолим, зачитал приговор, тут же состряпанный им самим, поднял руку. Красноармейцы вскинули винтовки. Приговоренные умоляли до последнего, божились, что никогда больше себе такого не позволят. За мгновение до смерти один из них стал бешено креститься, забормотал молитву. Залп повалил обоих в овраг.

Подобные экзекуции проводились регулярно, но улучшить ситуацию не могли. На фронте воцарилось хрупкое затишье. В мешке регулярно что-то взрывалось, вспыхивали пожары. Видимо, там догорали последние деревушки. Вразумительных приказов из Ставки не поступало, как и резервов. Дни и ночи тянулись в дремучей тоске.