Андрей Воронин - Слепой. Выстрелы в темноте

– Даша, господи! Неужели обязательно еще и лицом тереться об этот диван? – дочь снова попала в поле зрения матери. – Потом неизвестно что выскочит.

– У меня же выскочит, не у тебя.

– Замечательный ответ.

Никита Анатольевич вдруг отдал себе отчет, что так и не пожалел до сих пор по-настоящему ни жену, ни дочь. Вначале был шок, потом приступ страха, жалость к самому себе, лихорадочная работа мысли. Теперь усталость, раздражение, желание остаться в одиночестве.

С Ольгой отношения сложные, но особых размолвок между ними никогда не было. Дочь он искренне любит. Тогда в чем дело? Неужели он настолько зачерствел в ежедневной борьбе за процветание другого своего детища – огромного и многоликого, не имеющего иного зримого образа, кроме логотипа над входом в головной офис?

Сейчас именно тот момент, когда важно проявить себя мужем, отцом. Где надо – утешить, подбодрить шуткой. Призвать к порядку, разумно разрешить бытовой вопрос.

– Кстати, когда и чем они предполагают нас кормить? – осведомилась жена. – У меня нет ни малейшего аппетита, но это ничего не значит. Если мы здесь еще и голодными будем сидеть, точно передушим друг друга, как пауки в банке.

Абросимов-старший не прочь был бы поесть – он не знал, радоваться этому или нет. Наверное, можно и порадоваться – ведь это знак психологической устойчивости.

– Скоро принесут что-нибудь. Тогда и спрошу, какое они планируют расписание.

– Напомни, что пища должна быть низкокалорийной, с малым содержанием холестерина, – издевательски вставила Даша.

– Тебе не кажется, что стоит быть помягче друг к другу и подобрей.

– Такое уже гоните, слушать тошно. Расписание… Трахать они нас будут по расписанию, вот что! Всех троих!

Ольга подняла и опустила тонкие выщипанные брови. Никита Анатольевич бросил на дочь укоризненный взгляд. «Как можно быть настолько безответственной? – подумал он. – Мы их не слышим, а они нас – наверняка. У нас и так дела не блестящие, так зачем навлекать новые неприятности?»

Через Федора Филипповича копия кассеты с Никитой Абросимовым попала к Глебу. На первый взгляд в манере съемки не было ничего общего ни с одним из отсмотренных за последние сутки материалов. Но с третьего раза Глеб заметил одну очень важную особенность: изображение специфическим образом «плавало».

У многих людей, берущихся за камеру раз в год, руку слегка ведет из стороны в сторону. Но как именно – строго горизонтально или под наклоном, резко или плавно – все это очень индивидуально. Главное – иметь зоркий глаз и внимательно отслеживать мельчайшие движения «картинки».

Возможно, камеру держал тот же самый бандит, который снимал несчастную жену продюсера. Для полной уверенности Сиверову нужно было еще раз просмотреть короткий отрезок, снятый с помощью инфракрасного объектива.

Смелянский дал ему номер своего сотового, и Глеб позвонил не откладывая в долгий ящик. Никто не ответил. Когда Глеб во второй раз набрал номер, трубку сняла женщина.

– Извините, он никак не может.

– Дело срочное. Напомните ему. Меня зовут Глеб, совсем недавно мы с ним обсуждали очень важные вещи.

– Перезвоните завтра, он плохо себя чувствует и заснул.

– Извините, а с кем я разговариваю?

– С его женой.

«Яснее ясного. Как сказать ей, что Василий мне не нужен, мне желательно еще раз глянуть кассету? – подумал Глеб. – Язык не поворачивается».

– Что за важные вещи? По работе? Если это конфиденциально, подъезжайте, оставьте для него записку. Я не имею привычки читать чужое.

– Да нет, наверное, я подожду. Когда он по вашим предположениям проснется?

– Трудно сказать, – ответила она.

– Речь идет о людях, попавших в беду.

– Кажется, я догадываюсь… Я видела у него на столе кассету.

– Правильно догадываетесь, – со вздохом признался Глеб.

– Тогда приезжайте, нет проблем.

…Она, конечно, мало чем напоминала раздавленное существо из темной комнаты. Одета была в дорогое восточное платье из красного шелка с золотым шитьем. Глухой фасон – никакого выреза, лебединая шея прикрыта стоячим, облегающим воротничком, длинные рукава скрывают даже запястья. Волосы – спутанные, растрепанные на кассете – сейчас были зачесаны назад со лба, туго натянуты и собраны на затылке в узел.

– Здравствуйте, меня зовут Лена.

– Что с мужем? Врача вызывали?

– Ничего особенного, запой.

Глеб не знал, что сказать.

– Такое с ним происходит раз в месяц, когда он требует отчета у своих пинкертонов. Ругается, матерится, не может понять, что они ему голову морочат. Сперва вот-вот, потом опять ничего, пусто.

– Говорил, что намерен от них избавиться.

– Других найдет. Он уже не может без этого – навязчивая идея. Так что вам нужно?

– Лена! Кто там еще? – раздался из глубины квартиры громкий пьяный голос.

На красивом, сильно напудренном лице отразилась досада.

– Надо было тише.

– Лена! – снова потребовал ответа Смелянский.

– Это я по телефону разговариваю.

– А голос?

– В телевизоре.

Телевизор действительно работал, кто-то рассказывал, как правильно готовить пиццу.

– Выключи его на хрен!

Требование тотчас было выполнено. В наступившей тишине Глеб расслышал, как продюсер со стуком захлопнул дверь и заперся в комнате на ключ. Хозяйка кивком предложила Сиверову пройти на кухню и сама отправилась следом.

– Я в самом деле не вовремя.

– Давайте поконкретней и побыстрей.

– Та запись. Мне важно увидеть еще раз.

На лице хозяйки не отразилось никаких эмоций по поводу того, что еще один посторонний человек стал свидетелем ее унижения.

– Сидите здесь, сейчас принесу.

На кухне стояла видеодвойка. Сиверов уже успел отметить, что помимо домашнего кинозала в каждой комнате просторной квартиры имелись телевизор с видеомагнитофоном. Похоже, просмотр нескольких минут старой записи действительно превратился для Смелянского в навязчивую манию.

Передав Глебу кассету, Лена не осталась на кухне. В отличие от мужа она не испытывала желания лишний раз встречаться с прошлым лицом к лицу. Включив режим замедленного воспроизведения, Глеб окончательно убедился – Елену Смелянскую и Никиту Абросимова снимал один и тот же человек.

Как лучше поступить: дождаться хозяйки и вежливо попрощаться или поскорей уйти, чтобы не попасться на глаза пьяному в дымину продюсеру? Сиверов еще не решил, когда его позвали:

– Идите скорей сюда.

Елена наклонилась перед запертой дверью, пытаясь заглянуть в замочную скважину.

– Он упал, я слышала стук. Потерял сознание и упал. С каждым разом все хуже и хуже. И ключ, как назло, оставил, теперь нельзя открыть дверь.

– Открыть-то можно. Разрешите.