Андрей Воронин - Слепой. Тропою белого дьявола

Спустившись вниз, Ахмет ускорил шаг. У него было много дел: прежде чем приступить к своим новым обязанностям, он собирался получить расчет у прежнего хозяина, а потом еще забежать в павильон, где работала продавщицей его свояченица, и сообщить ей радостную новость.

Мамед Аскеров, этот упрямый седой ишак, носил свое старое армейское кепи низко надвинутым на лоб, и проделать дырку в данном головном уборе, не провентилировав заодно бараньи мозги Железного Мамеда, оказалось непросто. Этот выстрел можно было смело отнести к разряду шедевров – увы, неизвестных широкой публике и потому никем, кроме автора, не оцененных.

Как бы то ни было, потеряв шапку, Аскеров наконец сообразил, что вместе с ней рискует потерять голову, и пустился наутек, как старый седой заяц, услыхавший у себя за спиной лай целой своры гончих. Араб тоже уже оклемался, вспомнил о чувстве собственного достоинства, а заодно о своей превосходящей огневой мощи и вздумал поиграть в войну.

Пока человек в темных очках, носивший на рукаве новенького камуфляжного бушлата эмблему российского миротворческого контингента, с сожалением смотрел в спину улепетывающему Аскерову поверх пистолетного ствола, гадая, не оставить ли все-таки старому подонку хотя бы отметину на долгую память, араб успел пальнуть в него четырежды. Пули легли далеко от цели, и притом с большим разбросом, из чего следовало, что бен Галаби либо очень скверный стрелок (что не соответствовало действительности), либо напуган до полусмерти (что также было сомнительно), либо просто стреляет впопыхах, на бегу. Последнее больше походило на правду; напутствовав убегающего чеченца странными словами: «Запас карман не тянет», человек в темных очках обернулся как раз вовремя, чтобы заметить скрывшуюся за углом сарая фигуру араба. Эмиссар «Аль-Каиды» явно считал свою шкуру чересчур ценной, чтобы рисковать ею в случайной перестрелке. Здесь, в Кодорском ущелье, у него были дела поважнее, чем демонстрировать свою воинскую доблесть и присущее воинам ислама презрение к смерти.

Миротворец (всякий раз, пытаясь соотнести это слово со своей персоной, он покатывался со смеху), пригибаясь, обогнул угол сарая. Впереди еще слабо колыхался потревоженный бурьян, из которого торчали обломки каких-то стен и сложенных из дикого необработанного камня оград. За поросшей сорной травой рукотворной террасой, на которой, надо полагать, когда-то росло что-то более культурное и полезное, чем крапива и бурьян, начинался крутой лесистый склон. Несколько больших камней, скатившись сверху и проломив заградительную стенку, лежали посреди бывшего огорода; словом, укрытий было хоть отбавляй, и араб мог затаиться за любым из них.

– Выходи, Вазир! – крикнул миротворец. – Игра в прятки – занятие для мальчика, но не для мужчины!

Ответом ему была короткая автоматная очередь, окатившая голову и плечи миротворца градом каменных осколков и заставившая его нырнуть в бурьян. Откатившись в сторону, он сразу же привстал на одно колено и увидел араба, который выглядывал из-за камня, держа наготове «Калашников». Ствол автомата быстро повернулся, нащупывая появившуюся в поле зрения цель, но «стечкин» с глушителем дважды глухо чихнул в его сторону. Выбитый из рук хозяина двумя резкими, мощными ударами автомат с деформированной в районе затвора ствольной коробкой и расколотым пластмассовым магазином отлетел в сторону. «А я сегодня в ударе, – подумал русский. – Что ни выстрел, то шедевр, хоть ты на выставку его отправляй!»

– А, шайтан! – послышалось из-за камня.

Затем прозвучали три пистолетных выстрела подряд; миротворец выстрелил в ответ, запорошив арабу глаза каменной пылью и заставив его спрятать голову. Затвор пистолета застрял в крайнем заднем положении, напоминая хозяину о том, что «стечкин», при всех его неоспоримых достоинствах, все-таки не «глок» и перезаряжать его надо вдвое чаще.

– Сдавайся, Вазир! – выбрасывая пустую обойму, крикнул миротворец. – Умей проигрывать с достоинством!

Араб не ответил. Он, чтоб ему пусто было, тоже умел считать и правильно оценил возникшую в перестрелке паузу. Бурьян затрещал, и миротворец увидел пятнистую фигуру, метнувшуюся к лесу через открытое пространство. Свежая обойма со щелчком встала на место; русский передернул затвор и быстро послал три пули вдогонку беглецу. Одна взметнула фонтанчик земли у правой ноги бен Галаби, вторая расплющилась о каменную стену слева от него, а последняя шевельнула волосы на голове, едва не отхватив кончик уха.

– Следующая будет в лодыжку, – пообещал миротворец. Говорил он, конечно, не шепотом, но и не особо напрягая голос, поскольку их с арабом разделяло никак не более десяти метров. – Поглядим, как ты поскачешь на одной ноге.

Вазир бен Галаби остановился и замер в странной позе, сгорбившись и вроде бы держась руками за живот, как будто с ним случился приступ так называемой «медвежьей болезни». Миротворец совсем уж было собрался пошутить по этому поводу – настроение у него было вполне подходящее для шуток, поскольку долгая и нелегкая работа увенчалась наконец успехом, – но тут он сообразил, что еще напоминает ему эта поза, и желание шутить разом пропало.

– Не делай глупостей, Вазир! – крикнул он. – Я всего лишь хочу по…

Договорить он не успел. Вазир бен Галаби сделал резкое движение обеими руками, как будто разрывая что-то. Араб бросил гранату, даже не обернувшись, через плечо.

«Как знал, черт бородатый», – успел подумать человек в темных очках, ныряя в укрытие.

Когда сверху перестали градом сыпаться осколки, камни и комья выброшенной взрывом мокрой земли и миротворец сел, тряся головой и моргая запорошенными пылью глазами, оказалось, что вязаной шапочки на нем нет, во рту полно земли, в ушах звенит, а глаза нестерпимо режет яркий солнечный свет, потому что темные очки бесследно пропали. Эмблема миротворческого контингента пропала тоже, причем не сама по себе, а вместе с приличным куском рукава, к которому была пришита. Теперь на этом месте зияла здоровенная прореха, по краям которой торчали дымящиеся клочья ваты. Сквозь прореху виднелось голое плечо – к счастью, даже непоцарапанное.

– Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие, – пробормотал русский, не услышав собственного голоса из-за звона в ушах.

Он встал, опираясь на стену и оглядываясь по сторонам в ожидании выстрела, но араба, естественно, уже и след простыл. Миротворец немного постоял, держась за шершавую штукатурку, давая глазам привыкнуть к свету и пережидая комариное зудение в ушах, свидетельствовавшее о легкой контузии. Боевой опыт, которому позавидовал бы и Железный Мамед Аскеров, помог свести последствия внезапной выходки проклятого араба к минимуму: падая в бурьян, даже не успев ни о чем подумать, русский зажал уши ладонями и широко открыл рот. Это спасло его барабанные перепонки, а в остальном – просто повезло. То, что он уцелел при взрыве гранаты, которая едва-едва не угодила прямо ему в лоб, можно было считать редкостной удачей. А вот то, что арабу удалось уйти…