Олег Маркеев - Тотальная война

Максимов остался на солнцепеке, как ростовая мишень на стрельбище.

— Да, мальчики, — раздался за спиной ехидный голосок. — Вам надо рекламировать не пену для бритья, а собачий корм. Кобели потому что. Один и второй.

Вика громко процокала каблучками вверх по трапу. Женская фигурка все четче проступала в зыбком воздухе, уже можно было разглядеть белое пятно лица, обрамленное черным венчиком волос.

Максимов оперся о колесо и стал ждать с покорностью обреченного.

Первым подъехал раздолбанный кар. В кабине, тесно прижавшись друг к другу, сидели три грузчика. Кузов был заставлен ящиками с фруктами. Теперь понятно, почему женщина шла пешком.

— Командир, куда подарки? — спросил грузчик, выпрыгнув из кабины.

— От кого? — подал голос бортинженер.

— От нашего хозяину — вашему. — Грузчик поправил съехавшую тюбетейку.

Бортинженер подошел к кару. Он успел вспотеть до разводов под мышками, отчего настроение его испортилось.

— Что, нашему жрать нечего? — проворчал он, окинув взглядом дары. Зачерпнул пригоршню мелких абрикосов. Надкусил, обрызгавшись сочной мякотью. — Пару ящиков в салон. Остальное — в багажник.

Максимов вышел из тени на солнцепек. До Карины оставалось не больше десятка метров. Присмотревшись, Максимов с облегчением понял, что ошибся.

Девушка была невысокого роста, стройная, что можно было заметить даже под свободными холщовыми штанами и курткой армейского покроя. Волосы черные, как у Карины, были коротко подстрижены. Слабый ветерок трепал забавный хохолок.

«Галчонок номер два, — с улыбкой заметил Максимов. — Правда, узкоглазый».

Девушка улыбнулась в ответ, отчего глаза превратились в щелочки.

— Вы — господин Максимов? — спросила она со странным певучим акцентом.

— Да, — кивнул Максим.

— Очень рада. Юки Митоши. Секретарь господина Миядзаки.

Она протянула тонкую загорелую кисть. Максимов осторожно пожал фарфоровые пальчики. Мимоходом отменил, что их хрупкость обманчива, в пальцах чувствовалась стальная, не женская сила.

— Я плохо говорю по-русски. — Юки смущенно улыбнулась. — Вы говорите по-английски?

— Хуже, чем вы по-русски, Юки.

На комплимент она ответила еще более смущенной улыбкой.

— Знакомьтесь, мой друг Леон Нуаре. Журналист из Германии, — перешел на английский Максимов.

Леон смахнул с носа солнцезащитные очки. Тонкая ладонь японки утонула в его медвежьей лапе.

— Очень приятно, — пролепетала она, вскользь осмотрев Леона.

Леон изобразил на отекшем от пьянки лице радость. Но улыбка надолго не удержалась.

— Можем ехать? — поинтересовался он сиплым голосом.

— Простите, но профессор Миядзаки поручил мне встретить троих. — Юки вопросительно посмотрела на Максимова.

— С нами должно была лететь дама. Тоже журналист. Но в последнюю минуту она плохо себя почувствовала, объяснил Максимов.

На этой фразе Леон хмыкнул и отвел глаза.

— В общем, все в сборе.

Максимов оглянулся.

Бригада грузчиков уже приступила к работе. Водитель остался в кабине. Толстый грузчик сквозь линялую майку почесывал живот. Работал один, самый молодой. Он осторожно, как стеклянные, снимал ящики и, отойдя на два а шага от кара, складывал их стопкой под брюхом самолета, там, куда падала тень.

— Та-ак, попали, — оценил ситуацию Максимов, — С такой скоростью они до вечера не успеют. Придется, Леон, на себе багаж тащить.

Леон посмотрел на здание аэропорта, скрывающееся за мутной дымкой. Пробормотал что-то себе под нос и пошел следом за Максимовым.

На стоянке перед аэропортом их ждал потрепанный «уазик».

— Извините, но это лучшее, что удалось арендовать. — От смущения на загорелых щеках Юки проступил румянец.

— Прекрасная машина.

Максимов опустил на землю тяжелый баул. Похлопал «уазик» по раскаленному капоту.

С армейских времен он любил эту неприхотливую и надежную, как автомат Калашникова, машину. Самая русская модель из всех четырехколесных произведений родного Автопрома. «Жигуленок» — это вечное приключение итальянцев в России. Смешно и грустно. «Запорожец» сконструировали, чтобы дать толчок анекдотному творчеству. «Москвич» с момента создания и во всех последующих модификациях тешил амбиции столичных градоначальников, но средством передвижения служить отказывался. «Волга» походила на провинциального чиновника времен развитого социализма, напялившего импортный костюм, добытый в спецраспределителе по случаю очередного юбилея Октября. Времена изменились, и обкомовский шик вышел из моды. Даже Немцов не смог пересадить чиновный люд на отечественные «Волги»: бывшие члены КПСС и демократизаторы рынка патриотический почин не поддержали. «Чайки», «Зилы» и прочие «Зисы» к представительскому классу относились с большой натяжкой. Как ни полируй снаружи, внутри они оказывались БТРами повышенной комфортности. И клепались вручную на Горьковском танковом заводе. Народные избранники предпочли «ауди» и «мерседесы», а простой народ пересел на европейских подержанных лошадок, отказавшись поддерживать рублем отечественных фордов и бенцев.

Водитель, очевидно, воспринял хлопок по капоту как сигнал, распахнул дверцу и выпрыгнул наружу.

— Садам, уважаемые гости! — обратился он к Максимову во множественном числе.

Парню было на вид лет двадцать пять, на лице, покрытом характерным пепельно-коричневым загаром, играла ослепительная улыбка. По случаю встречи московских гостей он надел новую майку с флагом Конфедерации во всю грудь.

«Арийцы всех стран, соединяйтесь!» — Максимов спрятал улыбку.

Встретить за тысячи миль от линии Мейсона-Джексона [58] Условная граница между Конфедерацией штатов рабовладельческого Юга и демократическим Севером в период Гражданской войны в США. Расовая сегрегация законодательно сохранялась в южных штатах вплоть до конца 60-х годов XX века. «Линия Мейсона-Джексона», исчезнув с географической карты, сохранилась в идеологии и мировоззрении населения Юга. пламенного борца за права белой расы можно считать чудом. Впрочем, парень, судя по внешности, был туркменом, а значит — прямым потомком арийского племени, населявшего эти земли задолго до того, как в аравийской пустыне на Пророка снизошло откровение.

— Салам, — поздоровался Максимов. — Тебя как зовут?

— Петя, — ответил туркмен.

Еще один шок от смешения времен и культур заставил Максимова широко улыбнуться.

— Все удивляются! — Петя заразительно захохотал, откинув голову. — А у меня бабушка украинка.

— Здравствуй, Петя. Меня зовут Максимом.

Максимов протянул две ладони, сложенные лодочкой. Рукопожатие прошло согласно местным традициям.

— Как семья, как дети? Все здоровы? — отдал дань традиционной вежливости Максимов.