Олег Маркеев - Цена посвящения: Серый Ангел

— Мужчина, где здесь милиция?! — В голосе слышалась едва сдерживаемая истерика.

В сумерках — а остановила она его в самом темном месте на аллейке — Пак с трудом разглядел, что девушка прижимает к лицу заляпанный темными пятнами платок.

— Где милиция?! — почти простонала она. У Пака сработал рефлекс профессионала.

— На вас напали? — машинально спросил он, вместо того чтобы указать дорогу.

Вскользь оглядел незнакомку. Прилично одета, молодая, пахнет дорогими духами, «Нарвалась на гопников, лохушка», — сделал вывод он.

— Сумочку вырвали, — глотая слезы, проговорила девушка. — И лицо… Они по лицу ударили! Я ничего не вижу. Лицо изуродовали-ли-ли!! — Она захлебнулась рыданиями.

«Скорее всего просто нос раскроили, — мысленно подредактировал ее показания Пак. — У баб всегда так: раз дали по роже, то уже уродина на всю жизнь».

Он бросил взгляд вдоль аллеи, потом назад.

Ничего подозрительного.

— Ну-ка покажите! — потребовал он.

Рук, однако, не протянул. Они так и остались расслабленно висеть вдоль корпуса.

Девушка громко шмыгнула носом, одним глазом (другой закрывал платок) уставилась на Пака.

— Мне милиция нужна! — почти крикнула она.

— Тихо! Я сам — милиция, — строгим голосом оборвал ее Пак. — Как зовут?

— Анжела, — ответила девушка.

«Надо же, как дочку», — мелькнуло у Пака в голове.

— Лицо покажи, Анжела, — уже мягче сказал он.

Девушка, помедлив, отвела от лица руку, сжимающую скомканный платок. Голову при этом она повернула, подставив лицо под свет фонаря.

Паку пришлось немного податься вперед. Но разглядел, что лицо девушки густо покрывают темно-красные разводы. Глаз в темном круге фиолетового пятна. Верхняя губа вздулась и неестественно оттопырилась. «Классно припечатали», — машинально отметил Пак.

Девушка развернула кисть, держащую платок. Пак только успел отметить, что движение это ненужное, непонятное… И через секунду едкая струя ударила по глазам.

— Ах ты сука! — прошипел Пак, зажмурясь от обжигающей боли.

Рефлекс бойца прыжком отбросил тело назад, потом резко вперед, срывая дистанцию. Правая нога выстрелила вверх. Он ничего не видел, слезы застили глаза, но знал: если девчонка еще стоит на месте, удар проборонит ее от живота до подбородка.

Но девчонки там уже не было. Пустота. В удар Пак вложил всю злость, сила была такой, что, не встретив цели, нога ушла так круто вверх, что колено ударилось о плечо. Пак на выпаде выстрелил ударом кулака вперед. И опять — в пустоту.

И тут на запястье его вытянутой рукой обрушился сверху мощный рубящий удар. Следом шею захватили в клинч жестко, до хруста под кадыком. Ни вздохнуть, ни крикнуть. Руки захватили с двух сторон, ловко взяв на болевой прием. Нажали так, что локти выгнулись в обратную сторону. Парализующий удар в живот тренированный пресс Пака выдержал. Но следом врезали в пах. Уже сквозь красный туман боли он почувствовал, что чьи-то руки железным хватом сковали ноги в коленях… «Минимум четверо. Это захват», — успел подумать он, проваливаясь в пустоту.

Его бросили лицом вниз на резиновый коврик, жестко пнули в копчик. От резкой боли Пак чуть не завыл, но в голове прояснилось. «И то ладно. Еще повоюем», — подумал он, прислушиваясь к себе.

Болело сразу в нескольких местах, но, похоже, ничего не сломали. Значит, можно драться. А то, что выжигает глаза, черт с ним. Даже вслепую он мог качественно зацепить одного-двух. Судя по запаху, бросили его в салон машины. По размерам скорее всего микроавтобус. Тем лучше, места хватит побрыкаться, а им навалиться кучей — нет. Пака резко перевернули лицом вверх. По щекам хлестнул удар. Раз, потом еще один. Слезы и так лились, а от этих мощных ударов, против воли хлынули ручьями.

— Я тебя урою, гнида! — раздался сверху срывающийся голос.

Пак ничего не видел, но человека узнал.

— Кишка тонка, щегол, — прошамкал он разбитыми губами.

И снова хлесткие удары в лицо. Пара чувствительных тычков в ребра.

— За Вальку я тебя порву, сука!! — В голосе Кольки послышались визгливые истеричные нотки. — Удавлю! Хрен тебе, а не задержание. В лес сейчас поедем, яму копать себе будешь. Ногтями, тварь, слышишь, ногтями яму себе выроешь! Срал я на Груздя… Хрен вам все законы, нелюди. Мне дело лучше ввиду смерти подозреваемого закрыть, чем рожу твою на допросе каждый день видеть. Понял, сука?! За Вальку. За такого парня… Я тебя… Я тебя живым в землю зарою!!

Колька всхлипнул, Следом град ударов обрушился на голову и грудь Пака. Били, как он чувствовал, истерично, по-бабьи, но от этого стало еще страшнее.

— Не могу, не могу больше! — выдохнул Колька. — Дай ствол. Ствол дай, кому говорю! Я его тут замочу.

Что-то холодное уперлось в лоб Паку. Щелкнул затвор.

От резкого звука обмерло сердце. Пак почувствовал, что по телу разлилась предательская слабость, оно больше не хотело драки до конца, оно хотело принять в себя кусок расплавленного свинца и затихнуть.

— Не стреляй, — прошептал Пак. — Дочка у меня…

Слезы, до этого злые, холодные, вдруг стали горячими, как расплавленный воск.

Пол под ним качнулся, кто-то занял место Кольки.

— По какому шоссе в лес поедем, браток? — Голос принадлежал пожилому мужчине.

Паку показалось, что он должен быть таким же округлым и добродушным, как и его голос.

— По Ярославскому, — уже не контролируя себя, выдавил Пак.

— Дочке-то сколько лет? — поинтересовался мужчина, промокая глаза Паку.

— Пять. — Пак, мучительно поморщившись, сглотнул комок в горле.

— Несмышленыш совсем. Ничегошеньки еще в жизни не понимает. — Мужчина вздохнул. — А я дядька старый, опытный. Я сразу смекнул, что Вальку вы далеко вывезти не могли. Первым делом Ярославку отработал. Шевцов, вояка отмороженный, на джипе «вранглер» разъезжает. Машина сейчас редкая, только пижоны вроде него ею пользуются. Прокололись вы из-за тачки такой приметной, ага. В тот день «вранглер» в угоне стоял, по всей Москве сводка прошла. На посту ГАИ, что на Кольцевой, вас тормознули. И на въезде в Мытищи еще раз. Шевцов не стал бы труп вывозить без прикрытия. Кто-то был нужен с ксивой, чтоб гаишников шугать. Вот ты и светил, дурачок, своим удостоверением.

Он последний раз протер глаза Паку, убрал платок.

— Вот и ладненько, вот и хорошо.

Голос мужчины все еще оставался таким же добродушным, словно не выдавал он смертельно опасную для Пака фактуру, а как добрый дед внуку сказку рассказывал.

— Тебя мне не жалко. А вот перед дочкой неловко. Какой-никакой, а все же папка. Ты не молчи, дурашка. Вали на Шевцова, пока не поздно.

Пак отдышался. Слизнул с губ липкую соленую слизь.

— Валентина живым везли. Это Доктор… Иван Шевцов его потом убил, — старательно выговаривая слова, произнес он.