Михаил Серегин - Колыма ты моя, Колыма

В Магаданской области началась весна. Для любого человека, живущего в европейской части России, это значило бы, что начался март, но здесь, на севере, и март, и апрель – это еще зимние месяцы. Весна начинается не раньше середины мая. Только к этому времени снег понемногу стаивает, температура воздуха становится плюсовой, и тундра начинает цвести. Впрочем, Магаданская область – это не только тундра. По размерам она входит в первую пятерку по стране, на ее территории легко уместилась бы парочка Франций, да еще и какая-нибудь Португалия в придачу, и географические зоны на территории области есть разные. На юге Колымского края, там, где он граничит с Хабаровской областью, тундра и лесотундра уступают место лиственничной тайге, в этих местах к середине мая уже совсем тепло – по северным меркам, разумеется. Лиственницы и кустарники покрываются зеленью, а таежные звери обзаводятся потомством. А еще это то самое время, которое издавна называлось на Колыме «зеленым прокурором», временем побегов. Зимой бежать из северного лагеря нельзя. Вернее, бежать-то, конечно, можно, и даже очень легко. Но убежишь недалеко. Прожить зимой в этих местах можно два-три дня, ну, если очень постараться и хорошо подготовиться, то неделю. Голод и холод – два великих врага беглеца убивают надежней пуль охранников. Зимой за беглыми зэками, если такие все-таки найдутся, даже погони не посылают. Кончатся холода – сами отыщутся. В виде «подснежников».

Весна иное дело – под каждым кустом хаза. Ночами, конечно, холодно, но если ложиться спать с умом, правильно выбирая место, то насмерть не замерзнешь. Прокормиться тоже можно, в весенней тайге с голоду помереть – это очень постараться надо. Зэки поэтому планируют побеги только на весну. Правда, не хуже знает все это и лагерная администрация. И в начале мая прокатывается по всем северным зонам волна ужесточения режима.

Два зэка, ехавшие сейчас в арестантском фургоне по дороге из Омчака в сторону Магадана, попали как раз под такую волну. Администрация зоны, на которой они сидели, с началом весны решила закрутить все гайки. В числе прочего взялись и за нарушающих устав блатарей, отказывающихся от работы. В первую очередь начальник зоны взялся, конечно, за тех, от кого, как он прекрасно знал, следовало в первую очередь ожидать неприятных сюрпризов, особенно по весеннему времени. Так что невыход на работу был скорее поводом, а на самом деле Хозяин просто решил избавиться от наиболее опасных блатных, пользующихся большим авторитетом в своей среде, рассудив, что без них всех остальных в узде держать будет значительно проще. Самыми опасными, теми, кого надо удалить в первую очередь, Хозяин счел двоих: Николая Степанова, больше известного в Магаданской области как Коля Колыма, и Андрея Черепанова по кличке Череп. Выездной суд по указке начальника лагеря впаял каждому из них изменение режима на полгода, и теперь их этапировали с зоны в Магадан, на тюрзак, в «крытку».

Внутри «блондинка», – так на блатном жаргоне назывался фургон, в котором транспортировали арестантов, – была разделена частой железной решеткой на два отсека. В том, что ближе к кабине водителя, находились зэки, а во втором охрана. По размерам оба отсека одинаковы, но в конвоирском удобные откидные деревянные лавки вдоль стен, а арестантам такой роскоши, разумеется, не полагалось, и они сидели на корточках, у самой решетки, держась за прутья. Впрочем, сейчас, когда этапируемых было всего двое, ничего особенно страшного в этом не было. Другое дело, когда в тот же отсек набивали зэков десятками – а и такое бывало. В таких случаях часто люди ехали как кильки в банке – в самом прямом смысле. В два слоя, а когда и в три, тогда на плечи сидящих ложились другие, и доехать, не потеряв сознание, было подвигом. Оба зэка, сидящих сейчас в арестантском отсеке, не раз на своей шкуре пробовали такие массовые путешествия, а потому прекрасно понимали, что сейчас они, считай, как на курорте.

Фургон тряхнуло на каком-то ухабе. Один из охранников вяло выругался и полез в карман за сигаретами. Вытащив пачку «Примы», он достал оттуда сигарету, прикурил и глубоко затянулся сизым дымом. Это было нарушением правил, но прапорщик, поставленный старшим над конвоем, ехал вместе с шофером в кабине, а значит, на устав можно было плюнуть.

– Начальник, дай папироску! – обратился к вертухаю сидевший в арестантском отсеке здоровенный парень с рябым от оспин лицом. – Курить хочу, сил нет! – В голосе зэка была характерная для многих блатных смесь жалостности и нахальства.

– Обойдешься, – лениво отозвался охранник, даже не повернувшись к зэку. – Вот в «крытку» приедешь, там тебе все дадут. И покурить, и еще чего, может быть.

Лицо зэка помрачнело. Он прекрасно понял, на что намекает охранник. На том тюрзаке, куда их везли, порядки были «красные», и правильным блатным там наверняка придется несладко. Зэк негромко, но зло выругался сквозь зубы.

– Эй, Череп, – негромко окликнул в этот момент рябого парня второй блатной.

– Чего? – Череп оглянулся на соседа.

– Зря ты у «рексов» курево просишь. Даже если дадут, принимать западло. Правильный пацан не должен у ментов подачки просить.

– Ты что, Колыма, меня понятиям, что ли, учить будешь?! – нехорошо прищурившись, отозвался рябой.

– И поучу. Не возбухай, Череп. Когда учат добром, не грех поучиться.

Парень еще сильнее сощурился и уже открыл было рот, явно собираясь сказать что-то наглое, но тут Колыма, до того сидевший к нему вполоборота, повернулся и глянул соседу в глаза. Череп осекся на полуслове. В светло-серых, волчьих глазах Колымы не было ни злости, ни угрозы, но все же каким-то шестым чувством молодой блатарь почувствовал – лучше и правда не возбухать. Он, конечно, и здоровее в два раза, и «рексы» рядом, но все равно. С Колей лучше не связываться.

– Пайку берем, – уже совершенно другим голосом сказал Колыма. – Пайка – это святое. А сверх нее нам от ментов ничего не надо. Понял?

Череп кивнул, и Колыма снова отвернулся.

Со стороны этот разговор выглядел бы, наверное, странно. Здоровенный парень с совершенно бандитской рожей спасовал перед невысоким сухопарым мужиком, по виду которого не скажешь, что он очень опасен в драке. Но так показалось бы только тому, кто совершенно не знал колымской жизни.

Николай Степанов, он же Коля Колыма, был правой рукой Бати, смотрящего по краю, и место это он занимал по заслугам – с этим согласны даже его враги. За плечами у Колымы было четыре ходки, все от звонка до звонка, все за воровство, все отмотаны в «отрицалове». Колыма никогда не шел ни на какое сотрудничество с администрацией зон, свято чтил блатные понятия и традиции – в общем, был человеком, на примере которого учили жить молодых блатарей.