Михаил Серегин - Доноры за доллары

Сейчас хитрые глаза отставного стража порядка были еще более бесцветными, чем обычно, а лицо одутловатым. Хоть и выглядел он жизнерадостно, но немного нездорово.

– Что, Хаммер, – смеясь, сказал он. – Опять тебе досталось по первое, второе и все остальные числа? Красавец!

– Юрий Николаевич! Вас ли я вижу! И что это – на вас больничный халатик? Неужели...

Чехов крякнул и присел на краешек моей постели:

– Видишь ли, доктор, жизнь такая штука... Без грибков и водки жить не всегда получается, понимаешь?

– Опять желудок? – неприлично улыбаясь от удовольствия видеть его здесь, поинтересовался я.

Он в ответ развел руками.

– Говорил я вам, Юрий Николаевич, не доведет вас до добра такой образ жизни!

– Ну, ты полегче! На себя посмотри! – заржал Чехов.

Я оглядел свое сплошь покрытое бинтами тело и тоже весело засмеялся.

– Ты теперь, доктор, – продолжал он, – персонаж для меня совершенно безобидный. Лежишь себе, отдыхаешь. А мучиться со мной теперь другой специалист будет.

Чехов сладко потянулся, зажмурив свои веселые глазки.

– Ты сам-то как в такое положение попал? Ключи от квартиры забыл и на девятый этаж по трубе лез? – поинтересовался он, похлопывая меня по коленке.

– Да нет. Кому-то на хвост наступил – вот и покусали.

В глазах Чехова засветился азартный огонек:

– Что, Ладыгин, неужели не настал конец приключениям?

Я развел руками – куда уж там.

– Ну-ну, не томи, выкладывай: что у нас на этот раз? – теребил меня Чехов. Было видно, что жизнь его, хоть и с солеными огурцами и водкой, проходила не так весело, как ему бы того хотелось.

– Много чего. Вот это, например. – Я обвел широким жестом самого себя. – Покушение на персону, которая невероятно много знает.

– Ну, я бы на их месте эту персону просто бы убил – так было бы спокойнее.

– Так и убили бы, Юрий Николаевич, только их спугнули не вовремя, – уверил его я.

– Все это уже где-то было, – со скучающим видом сказал Чехов, хитро покосившись на меня.

Я решил испытать его терпение и молчал.

– Да расскажешь ты мне, в конце концов, что происходит – мне же жутко интересно! – наконец не выдержал Чехов.

– Ладно, – смилостивился я. – Рассказываю.

Я поведал Чехову обо всех приключениях, которые произошли со мной за последние несколько месяцев, включая случай с видеокассетой и двумя типами в переулке.

– Все ясно, – объявил Чехов по окончании моего рассказа. – Ты засунул свой нос достаточно далеко, чтобы это их волновало. Какие-нибудь предположения есть? Кто из всех перечисленных тобой людей захотел увидеть тебя в холодильнике морга?

– Я думаю, это заветная мечта многих знакомых и малознакомых мне людей. Вину же за данный случай мне очень хочется возложить конкретно на людей, которые занимаются покупкой или же перевозкой органов. Я, правда, еще не выяснил, насколько инкассаторская фирма «Эдельвейс» причастна к этим преступлениям. Во всяком случае, кто-то из их руководства обязательно должен быть в курсе дела. Ясно одно – те, кто пытался убрать меня, были именно те люди, которых так боялся Ураев. Значит, это действительно – сила.

– Сила! Была бы сила, мы бы с тобой тут сейчас не болтали, – проворчал Чехов.

– Я думаю, то, что я жив, объясняется одним – они немного недооценили меня. Просто какой-то наивный идиот приходит в фирму, где работал его товарищ, чтобы найти его, естественно, этот идиот опасен в той мере, что он может, не найдя своего друга, поднять шухер. Шум в любом случае не пойдет фирме на пользу – придется затаиться и не привлекать внимания, а как же они будут осуществлять свою деятельность в таком случае?

– Здраво рассуждаешь, молодец. Видна моя школа! – сказал Чехов. – И что ты собираешься делать дальше? Раз ты такой умный, – язвительно добавил он.

– Еще не знаю. Меня беспокоит местонахождение Ураева. Я как раз в тот вечер шел на встречу с его братом. Думаю, он что-нибудь знает. А теперь... Теперь не знаю, удастся ли мне с ним снова связаться. Это что касается внешнего расследования. Если я найду Романа, то я от него и информацию получу полную, куда уходили вырезанные в нашей клинике органы.

– Так, с этим все ясно. А что у нас с неправдоподобно везучими хирургами, которые скоро себе по клинике купят, если так дела дальше пойдут?

– Я не знаю. Запутался окончательно. Сперва у меня на подозрении был Лямзин, а все остальные, по моему мнению, были только рядовыми исполнителями. Но, если рассуждать здраво – с чего я это взял? Просто предположил. Предположения мои не оправдались, логическая цепочка оказалась неверной – в ее основании лежал недоказанный факт. Единственным аргументом в пользу моей теории был последний смертный случай, в результате которого, как я понял, умер неугодный свидетель. У него даже органы никто не отрезал – просто убили, и все. Если бы Лямзин был тем человеком, который похитил у Сергеенко почку, все встало бы на свои места. Но почку Сергеенко отрезал, судя по всему, другой человек.

– Ну и ляд бы с ним, с этим вашим Сергеенко, – что, других фактов мало? – прервал меня Чехов. – Начни копать с другой стороны – может, что и нароешь.

– А чем, с другой стороны, объясняется тот факт, что Лямзин выкрал карточку Сергеенко и держал ее в своем кабинете?

– Значит, она ему позарез нужна, – задумчиво ответил Чехов. – Знаешь, я бы на твоем месте эту карточку обратно положил – все равно рано или поздно хватятся.

– Ни за что! Это – первое вещественное доказательство, и я слишком долго за ним охотился, чтобы так легко его снова лишиться, – запальчиво возразил ему я.

– Тогда хотя бы спрячь подальше, а то и спрашивать тебя никто не будет, сопрут из тумбочки, и все.

– Да, с этим нельзя не согласиться. Нужно ее в своем кабинете запереть – никто туда соваться не будет, пока я здесь.

– Запри, запри, – кивнул Чехов.

Потом, свесив голову на грудь, стал о чем-то напряженно думать.

– Темноватое это дело и запутанное. Что со своей стороны хочу тебе предложить. Бить всем подозреваемым морды, пока не сознаются, – слишком много невинных людей изуродуем. Сидеть и ждать, пока твои черти кого-то еще зарежут, – нельзя. Открытыми темами на данный момент для меня представляются этот твой «Эдельвейс» и твой пропавший друг. Пожалуй, этим я могу заняться, пока твои болячки не заживут.

– И кто это вас отсюда раньше срока выпишет? – скептически спросил я.

– Выпишут, как миленькие выпишут. Таких крепких орешков и непреклонных врачей, как ты, у вас в терапии больше не осталось. – Он снова засмеялся. – Только тебе самому, пожалуй, нужно с его братом встретиться – мне он не доверится.

– Ладно, попробую как-нибудь, – пообещал я.

Тут в палату вошла Инночка, гневно сверкая своими ореховыми глазами. Она уставилась исподлобья на Чехова и строго произнесла: