Михаил Серегин - Доноры за доллары

Обнаружив пропажу карточки Сергеенко, я был оглушен.

Ясно, что это – дело рук Лямзина. Как он проник ко мне в кабинет? Да так же, как и я в его. Нет ничего проще. Ясно, что теперь этого документа мне не видать как своих ушей. Обиднее всего было, что я не только не сумел им воспользоваться, но даже не успел разгадать его значение в моем деле.

Все эти мысли были достаточно безрадостны, и я не нашел ничего лучшего, как отправиться на свежий воздух и восстановить душевное равновесие.

Уже выйдя за ворота клиники, вспомнил, что оставил в кабинете свои сигареты. Денег на новую пачку у меня не было, а курить хотелось страшно. Пришлось возвращаться обратно.

Поднявшись на свой этаж, я нашел дверь своего кабинета незапертой. Я толкнул ее и от неожиданности замер на пороге.

Первое, что я увидел, войдя в комнату, была Инночка, которая рылась в ящике моего стола.

Увидев меня, она уронила на пол кипу бумаг и ойкнула.

– Моя дорогая! – протянул я, одновременно запирая за собой дверь на ключ. – Какая неожиданность, боже мой! Что вам, деточка, понадобилось в моем столе? Вы потеряли краткое руководство по вязанию?

Инна бросилась к двери, пытаясь открыть ее своим ключом. Я, естественно, не позволил ей так просто от меня сбежать. Схватив ее за запястья, я первым делом вырвал у нее ключ и засунул его в задний карман брюк. Инночка пищала и отбивалась, что, впрочем, у нее получалось достаточно неплохо – видимо, помогала злость.

– Тише-тише-тише, – уговаривал я ее. – Если вы не прекратите визжать, я заклею ваш прелестный рот скотчем, что вряд ли положительно скажется на красоте вашего лица.

Продолжая крепко держать ее за руки, я потащил Инночку к дивану и, как она ни упиралась, заставил ее сесть.

После этого я дотянулся зубами до висящего на крючке полотенца и крепко связал ей руки, скрестив их за спиной.

– Вам не больно? – участливым тоном спросил я пыхтящую от ярости пленницу, насмешливо глядя ей в глаза.

– Отпустите меня, иначе я Штейнбергу пожалуюсь! – вопила она.

– Замечательно. Значит, это Штейнберг вас научил по столам заведующих терапией лазить? Дорогая, откуда такое вероломство? Я вас чем-нибудь когда-нибудь обидел?

Она молчала, и лицо ее постепенно приняло плаксивое выражение.

– Не нужно слез – они здесь не помогут. Я бы вам посоветовал просто и незатейливо рассказать, почему я застал вас за этим нелицеприятным занятием. Только в этом случае вы получите свои руки обратно в ваше распоряжение. Ну?

Она еще минуту поплакала и сказала:

– Меня Штейнберг попросил проследить за вами. Он велел не брезговать никакими методами и вызнать все, что касается вас, вашей работы и даже вашей личной жизни. Пока вы болели, это было нетрудно. К тому же ключ вы мне сами дали.

– А чем он объяснил вам такой странный подход к работе с персоналом? Какими-нибудь новомодными теориями менеджмента имени японца Токомото?

– Нет, – шмыгнула носом Инночка. – Он сказал, что вы на подозрении в каком-то криминальном деле и я просто обязана ему помочь во всем разобраться.

– И вы так легко согласились?! Подумать только, я, кажется, пригрел на груди змею!

– Он не просил. Он велел.

– А вы послушались? Вы что, его раба? Или вам просто не дают покоя лавры Павлика Морозова?

– Нет, – помотала она головой, и крупные слезы опять полились у нее по лицу. – Он пригрозил, – едва слышно произнесла она.

– Чем? Пыткой?

– Прекратите язвить! – нервно вскрикнула она. – Ему есть чем мне угрожать.

– Что за тайны, вы не можете мне сказать?

Она покачала головой.

– Ясно, – сказал я. – Не хотите – как хотите. Надеюсь, у вас были достаточно веские причины. Он что, грозился вас уволить? Я бы, например, на вашем месте сам уволился после подобного предложения. А с вашими данными вы могли бы найти работу и получше.

– Дело вовсе не в этом, – запальчиво сообщила мне Инночка. – Дело в том, что...

Она посмотрела на меня и, видимо, решила, что мне доверяться не стоит. Поэтому она опять замолчала.

– Ладно, – благосклонно сказал я. – Не будем об этом, если вы не хотите. Скажите мне одно: это вы украли у меня из стола карточку?

– Я, – опустила она голову.

– А почему именно ее? Он вам сказал, какую надо?

– Нет, просто он просил меня приносить ему все сколько-нибудь подозрительное. Я спросила, что делать, если вы хватитесь пропажи. Он ответил, чтобы я не беспокоилась – об этом он сам побеспокоится. А карточка этого больного и была чем-то подозрительным: последняя запись в ней сделана задолго до того, как вы у нас появились.

– И куда вы ее дели, исполнительная вы моя? Штейнбергу отдали?

Я в этом и не сомневался.

– Так, и что мне теперь с вами делать? Сжечь на костре или руку отрубить, как воришке?

Она вздрогнула и с ужасом уставилась на меня.

Я смотрел в ее заплаканные ореховые глаза и думал о том, как мало, оказывается, я знаю об этой девушке, с которой проработал бок о бок уже столько лет. Посмотришь на нее – такая декоративная, безобидная. А поди ж ты...

– Ладно, давайте сделаем так. Штейнбергу ничего не говорите. Продолжайте делать вид, что следите за мной. Рассказывайте ему что хотите. Только перед этим советуйтесь со мной, идет? А за то, что вы порушили мои планы, я вам запрещаю пользоваться моим компьютером. – Разговаривая с ней, я все время сбивался на покровительственный отеческий тон, и мне это самому не нравилось.

Она с изумлением посмотрела на меня и ничего не ответила. Развязав ей руки, я выпроводил ее за дверь и постарался успокоиться.

Если карточка у Штейнберга, это значит, что я не увижу ее теперь точно. Единственным плюсом в этой ситуации было то, что ее теперь не увидит и Лямзин, хотя зачем она ему, я до сих пор не догадывался.

Теперь придется все начинать с начала. Почему так долго нет новостей от Чехова?

Не успела утихнуть суета с прибытием генерала, как снова весь санаторий стоял на ушах. После того как были уничтожены следы пребывания не самых лучших клиентов – для вывоза мусора, оставленного ими, пришлось нанять специальную машину, – номера верхнего этажа были набиты нужными мелочами, в ресторан наняли еще одну смену поваров, и все замерло в радостном ожидании.

Оно не затянулось надолго. Через три дня, как и было обещано, к подъезду «Сосновой шишки» прибыл кортеж из трех «Фольксвагенов», набитых битком оптимистичными людьми европейского вида. Шумной и пестрой толпой эта отнюдь не цыганская компания бодро взобралась на крылечко, по дороге щелкая фотоаппаратами и истерически улыбаясь. Тем временем бойкие мальчики в национальных костюмах резво расхватали багаж и унесли к черному ходу.

На крыльце, как водится, их встречала верхушка в полном составе. Козлов стоял впереди и старался улыбаться шире, чем европейцы. Остальные смотрели на них во все глаза и тихо отпускали остроты в адрес иностранцев, комичных, на взгляд исконно русского человека.