Михаил Серегин - Алмазы Якутии

И вот он встретил Ирину. У него не было к ней пылкой страсти. Хотя ее раскосые глаза, ее олимпийское спокойствие, любовь к хорошей музыке и литературе поначалу казались ему неким мистическим сплавом качеств, вызывавшим в нем бешеное желание покорить эту таинственную полукровку. Снимавшая в Свердловске квартиру, Ирина вскоре переехала к Егору. Они прожили вместе полтора года. Он успел привыкнуть к Ирине. То, что он к ней испытывал, можно назвать нежной привязанностью. Командировка в Заполярье, длившаяся полгода, вновь пробудила былую романтическую страсть. Потом станцию закрыли, Егор был вынужден искать работу в Свердловске. Они жили на Иринину зарплату. Егор несколько недель валялся на диване, потом Ирина устроила его в охрану на фирме, где работала. Фирма вела торговый бизнес, Ирина преуспевала. Месяц назад она заняла должность коммерческого директора. Старая мебель была без сожаления отправлена на помойку. Новый телевизор, стереоустановка, комфортный диван и кресла придали берлоге Егора современный вид. А он казался себе приживалой. Глухое недовольство и чувство вины отравляли ему существование. Служба раздражала его. Он уволился, надеясь, что Ирина уйдет от него и он таким образом сохранит остатки мужской гордости. И тут вдруг Ирине пришла в голову мысль пожениться! Чем это было вызвано? Искренним чувством или желанием подбодрить Егора, вселить в него надежду на будущее?

Раздались чьи-то торопливые шаги.

– Вот вы где!

Это была Ирина. Она с упреком смотрела на отца и жениха. Кюкюр с Егором неохотно поднялись с кушетки. В зале, который они покинули и куда вернулись, веселье шло полным ходом. Одни пили за столом, другие плясали как одержимые. Надежда Петровна беседовала с Карагодиным. Увидев Таныгина, Захаров что-то шепнул на ухо Шепелеву. Тот кивнул и заулыбался Кюкюру. Потом повернулся к своему заму и начал что-то энергично ему внушать. Надежда Петровна прервала разговор с Карагодиным и попросила Шепелева извинить их, Таныгиных. Они собираются откланяться.

Домой Таныгины приехали заполночь. Пока Надежда Петровна ругала мужа, а тот вяло возражал ей, молодые, приняв поочередно душ, отправились в Иринину комнату. До пяти утра лукавой змейкой горела спираль обогревателя, наполняя воздух обморочным теплом. Было странно сознавать, что на улице минус тридцать. Егор деликатно уклонился от любовных ласк Ирины. И завел разговор о спрятанных алмазах, продлившийся едва ли не до рассвета.

– Дай позырить, – Яковенко-младший хотел вырвать у отца морской бинокль.

– Ой, неспроста этот фраер приехал, – качнул головой Вилен Михайлович, отдавая сыну бинокль.

– А мне кажется, он тут ни при чем, – засомневался Павел.

– Когда кажется, креститься надо, – буркнул Вилен Михайлович, почесывая свою мощную, покрытую седыми волосами грудь.

Он стоял в майке и тренировочных штанах, широко расставив ноги.

– Чего-то не поделили, – усмехнулся Павел.

– Не-ет, этот нанаец меня достал, – сплюнул Яковенко-старший.

– Брось ты, батяня, это гиблое дело, – прохрипел Павел, по-прежнему таращась в бинокль, – ни хрена мы не выиграем.

– Молчи, чтоб тебя! – ругнулся Вилен Михайлович. – Дай лучше бинокль.

– Да все уж, шторы задергивают, не хрена смотреть. – Павел опустил бинокль и сел в плюшевое кресло, скрестив ноги.

Вилен Михайлович посмотрел в бинокль, потом разочарованно опустил его и занял диван.

– Ты, батяня, ничего не добьешься, – со вздохом произнес Павел, – и меня напрасно морочишь.

– Никого я не морочу, – сердито поглядел на сына Вилен Михайлович, – я за этим чукчей всю жизнь охочусь. Или твоей жинке не надо денег?

– Надо-то надо, – нехотя согласился Павел, – только пустое это занятие, у-то-пи-я, – по складам выговорил он.

Из ванной вышла Варвара. Она была в ситцевой косынке, в халате с засученными рукавами. На ее лбу выступила испарина, она тяжело дышала, словно не белье стирала, а бегала многочасовой кросс.

– Запарилась, – она по-крестьянски вытерла лоб тыльной стороной ладони.

– Ни хрена мы не добились, – пожаловался тесть невестке, – но, чую, скоро закружится…

– Глупо, – зевнул Павел.

– Ага, – невестка присела на диван к тестю, – у тебя все глупо! А то, что я корячусь на двух работах да еще портки твои сраные стираю, – не глупо?

– Ну хватит тебе, Санта-Барбара, что ты в самом деле?

Павел щелкнул пультом. Загорелся экран телевизора.

– И ты веришь в эту сказку? – ухмыльнулся Павел, со снисходительным презрением глядя на жену.

– Мне просто, Паша, так жить надоело, – суровым контральто промолвила Варвара, – в печенки въелось…

– На Канары захотела? – усмехнулся Яковенко-младший.

– А хоть бы и туда, – с вызовом ответила Варвара. – Машинки стиральной и то нет… – плаксиво пожаловалась она.

– Надо мне нашу «Малютку» посмотреть… – вздохнул Павел.

– Да чего ее смотреть! – вскипела Варвара. – Ее ни в один ремонт не возьмут. Новую надо покупать…

– Ничего, – встрял Вилен Михайлович, – вот заполучим камушки, так не то что машинку купим – дом и несколько иномарок!

– Нет, вам еще в ту эпоху мозги парализовало, – насмешливо качнул головой Павел, – жди своих сокровищ! Ты вообще-то уверен, что это именно тот чукча, который ящик увез?

– Очень похоже, что он, – сдвинув на переносице седые кустистые брови, сказал Вилен Михайлович. – Ты запомни, – его зрачки сверкнули холодно и яростно, – это дело всей моей жизни. Вот у тебя какой смысл?

Павел выключил телевизор и, потянувшись, поднялся с кресла.

– Айда, батяня, выпьем, – миролюбиво улыбнулся он.

– Во-во, сколько с ним живу, вечно от проблем уходит, – осуждающе посмотрела на мужа Варвара.

Но Вилен Михайлович и сам хотел еще «принять на грудь», хотя время было позднее. Они вернулись на кухню, где на покрытом клетчатой клеенкой столе стояла бутылка водки и нехитрая закуска – соленые огурцы, колбаса и банка кильки в томатном соусе. Махнув три рюмки, Вилен Михайлович снова оседлал своего конька.

– Не нравится мне твой настрой, Пашка. Ежели дело с камнями выгорит, то есть я хочу сказать, если станет ясно, куда этот чукча брюлики припрятал, тебе придется поехать и забрать их раньше его. Сечешь?

– Куда ехать-то? – вскинул короткие брови Павел. – Может, они у него в банке в Якутске где-нибудь лежат.

– Какой банк, дурила! – воскликнул Вилен Михайлович. – Ты головой-то подумай: куда он их сдаст, ежели они незаконные? Как он объяснит, откуда у него такой капиталец?

– Так я читал, – выпятил от обиды губы Павел, – что люди сдают на хранение ценные вещи в банк, а банк не имеет права интересоваться, что кто сдал.

– Брехня, – опустил на стол мощный кулак Вилен Михайлович, – я за этим нанайцем всю жизнь слежу, ни в какой банк он ничего не сдавал.