Михаил Серегин - Крестом и стволом

– Руки на капот! – жестко распорядился патрульный, и отец Василий почувствовал, как в ребра ему уткнулся жесткий автоматный ствол.

Ершов, осознав, что спасен, принялся материться на чем свет стоит, то рассыпаясь в благодарностях милиционерам, то обещая поиметь священника в самые замысловатые части тела.

– Это опасный преступник, сержант, – предупредил патрульного священник. – Не вздумайте развязывать.

– Не понял?

– Позвоните в Москву Свиридову или Бестемьянову, там все скажут, – пояснил священник.

– А кто это такие? – усмехнулся патрульный.

– Если не знаете, звоните на коммутатор, там скажут. У меня в кармане сотовый, можете с него.

– Не слушайте вы его! – орал счастливый Ершов. – И развяжите меня в конце концов!

– Не вздумайте! – покачал головой священник. – Пока не позвоните в МВД и не свяжетесь с этими людьми, даже и не думайте.

Патрульные с сомнением переглянулись. Ситуация была пренеприятная.

– Развяжите меня! – орал Ершов. – Кому сказал! Сержант, сука! Куда ты смотришь?! На меня смотри, салабон! Быстро развязали!..

Патрульные еще раз переглянулись.

– Я пойду позвоню, – наконец решился старший.

– Куда ты пошел, сержант?! – заорал Ершов. – Куда ты, сука, пошел?! Я тебя землю жрать заставлю! Ты у меня кровью блевать будешь!!! – Николай Ефимович, пока лежал в багажнике, определенно потерял чувство реальности.

Сержанта не было долго, слишком долго. У священника даже начали мерзнуть руки, лежащие на холодном металле капота. Наконец сержант вышел и почти бегом подбежал к задержанным.

– Вас к телефону! – сказал он отцу Василию.

«Слава богу!» – подумал священник, с облегчением осознав, что автоматный ствол более не сверлит ему ребра.

Он прошел вслед за сержантом в будку и принял тяжелую черную телефонную трубку:

– Слушаю.

– Какого хрена ты там самодеятельностью занялся?! – прорычал Дмитрий Александрович.

– Я просто подумал…

– Не надо тебе думать, Мишаня! Не надо! Я за тебя думаю! У меня и так неприятностей полно, а тут еще и ты фортеля выкидываешь!

Он сказал это таким тоном, что у священника упало сердце.

– Что стряслось, Дмитрий Александрович?

Некоторое время в трубку тяжело сопели, и наконец отец Василий услышал то, чего никак не ожидал:

– Петровский застрелился.

– Как?!

– Не телефонный это разговор.

– А все-таки?

– Из пистолета, вот как! – раздраженно откликнулся Дмитрий Александрович. – И журнал твой пропал!

У отца Василия пробежал по спине неприятный холодок.

– Но почему?! – спросил он. – Как он мог пропасть? Я ведь его лично в руки вам отдал!

– Потому что я его Петровскому передал. Понял? Положено так! Потому что это – его работа!

Это был полный кошмар! Судя по всему, Дмитрий Александрович отдал ковалевский журнал как раз тому человеку, которому его отдавать категорически не следовало! Теперь – ни журнала, ни «заказчика»!

– Не расстраивайтесь, – тихо сказал отец Василий. Он просто не знал, что еще можно сказать в такой дурацкой ситуации.

– Ладно, – вздохнул Дмитрий Александрович. – Что там у тебя случилось? Рассказывай.

– Я Ершова к вам везу, – проглотил комок в горле отец Василий. – Он во всем признался. Все-таки лучше, чем ничего.

– Мне сказали, ты его в багажник запер.

– А куда еще?

– Ладно, дай мне офицера.

Как бы Дмитрий Александрович ни орал, он, похоже, был рад, что единственный живой свидетель и соучастник последних событий пусть и в багажнике, но движется в Москву. Так что после недолгих переговоров ничего не понимающего, возмущенно орущего Николая Ефимовича снова загрузили в багажник. Отец Василий смотрел, какая неловкость застыла на лицах молоденьких патрульных, и прекрасно понимал, что они сейчас переживают. Грузить в багажник милицейского майора им еще не приходилось.

Больше ничего необычного с отцом Василием не произошло. Разве что, едва он подъехал к Москве, разом, как по команде, прекратился снег, а дороги стали черными и мокрыми. Он спокойно проехал по МКАД до нужного шоссе, свернул и уже под утро, часа в четыре, сдавал Николая Ефимовича из рук в руки Дмитрию Александровичу.

– Все-таки ты, Мишаня, везучий, – улыбнулся на прощание тот.

– Да-а, бог пока хранит, – согласно кивнул священник.

– У тебя ведь копия журнала была? – тихо напомнил Дмитрий Александрович.

– Была, – пожал плечами отец Василий.

– И что?

– Честно говоря, Дмитрий Александрович, я и не знаю, стоит ли теперь ее вытаскивать на свет божий, – с горечью сказал священник. – Один труп уже есть, да и оригинал пропал. А многого ли эта копия сама по себе стоит?

– Пожалуй, ты прав, – кивнул Дмитрий Александрович. – Теперь домой?

– Домой. Мне к Покрову надо успеть.

– Тогда подожди минутку, я тебе свою машину дам.

Священника отвезли на вокзал в бронированном фургоне с круглыми бойницами – только чтобы просунуть ствол. А меньше чем через сутки он уже выходил из автобуса на автостанции Усть-Кудеяра.

Он чувствовал странное облегчение, так, словно сбросил с плеч пару мешков с мукой. Нет, отец Василий не строил иллюзий, он прекрасно понимал, что, пока следователи не пройдут всю цепочку – от Ершова до самого конца, – ничего не закончится, но он больше не мог, не хотел, у него просто не получалось думать обо всем этом кошмаре.

Была половина пятого утра, и именно сегодня предстоял великий христианский праздник – Покров Пресвятой Богородицы. Вот уже более тысячи лет назад во Влахернском храме, еще при константинопольском императоре Льве Премудром, блаженному Андрею и его ученику святому Епифанию было видение Пресвятой Богородицы со святыми и ангелами, стоящей на воздухе и простирающей Покров над молящимся народом. И вот уже более тысячи лет православная церковь отмечает это замечательное, глубочайшее по своему смыслу и значению событие.

Отец Василий вдохнул прохладный усть-кудеярский воздух и понял, что нигде более он не будет себя чувствовать дома, и нигде более он не будет столь необходим людям, как здесь. Он истово перекрестился и бодрым, пружинящим шагом тронулся в сторону церкви.

Сначала он шел, но потом почти побежал, предвкушая тот невообразимо сладостный миг, когда окажется под куполом вверенного ему господом храма. Он уже чувствовал, как радостно отзовутся родные шершавые стены на прикосновение его ладони и как запоет тогда его истосковавшаяся по своей истинной цели душа. Но только увидев знакомые золотые купола, упирающиеся в темно-фиолетовое осеннее небо, он до конца осознал, как же исстрадалась его душа вдалеке от всей этой благодати!

– Господи, батюшка! – заплакал встретивший его у ворот церковный сторож Николай Петрович. – А мы уже и не чаяли вас увидеть!