Михаил Серегин - Пастырь из спецназа

К отцу Василию подошли и закатали левый рукав. Маленький человечек поднес нож, и священник увидел, что он кривой, определенно старинный, с желтой костяной ручкой, инкрустированной плохо ограненными, почти непрозрачными камнями. «Господи, спаси и сохрани!» – взмолился он. Но все было напрасно. Человечек сделал священнику длинный надрез и аккуратно сцедил в чашу немного крови.

– Язычники! – хрипел священник. – Прислужники сатаны!

Он лежал так бесконечно долго, минут пятнадцать, выворачивая голову и пытаясь понять, что его ждет дальше, пока чаша не прошла по кругу.

– А теперь, братья и сестры мои, – провозгласил костолицый, – испейте из освященной мною, апостолом господним, чаши…

И «братья и сестры» послушно принимали чашу со смешанной пополам с вином кровью и торжественно прикладывали ее к губам – так, словно она и впрямь была освящена апостолом.

– Богохульник! – выдавил священник. – Помни, что сказал Христос! Горе тому, кто соблазнит малых сих, ибо лучше ему тогда не родиться на свет!

– Причастите и нашего нового брата, – без тени усмешки произнес костолицый, и к губам священника поднесли чашу.

Отец Василий отвернулся.

– Пей! – подошел к нему вплотную костолицый.

– Прислужник сатаны! – презрительно скривился священник.

– Пей, брат! – еще громче и еще значительнее произнес костолицый.

– Да пошел ты!.. – от души послал мерзавца отец Василий.

И тогда костолицый обхватил голову священника своими жесткими пальцами, насильно отклонил его голову назад и влил в рот пряно пахнущей жидкости.

– Вот и все, – удовлетворенно произнес он. – Теперь хочешь ты этого или не хочешь, а одним из нас стало больше. – Он обернулся к остальным. – Приветствуйте брата своего!

Ему пришлось присутствовать на этом собрании до конца. До самого конца…

– С нами бог! – кричал костолицый, вздымая руки к небу.

– С нами бог! – вторили ему адепты.

– С нами бог… – сами собой шевелились губы священника.

– Нет греха! – кричал костолицый, и люди вторили ему, искренне веря, что смогут избежать обвинения на Страшном суде, что бы ни сотворили в своей короткой и безумной жизни.

– Братья и сестры! – призывал костолицый. – Возлюбите друг друга, и пусть брат увидит господа в сестре, и пусть сестра увидит господа в брате!

И снова начался этот Апокалипсис.

Запели за кулисами скрипки, заухали барабаны, и люди, потеряв разум, кинулись один на другого.

– Иди ко мне, брат… – жарко прошептали в ухо отцу Василию.

Он обернулся: на него смотрели огромные ярко-синие глаза; он таких не видел во всю свою жизнь.

– Увидь господа во мне, – ласково попросили глаза. – Как я вижу его в тебе… Пожалуйста…

– Изыди… – сглотнул священник.

– Иди ко мне, возлюбленный мой, – сказали глаза. – Плодитесь и размножайтесь, так повелел нам господь…

– Изыди…

– Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от господа… Иди ко мне, любимый…

Мягкие полные руки коснулись его одежды, и отец Василий понял, что не имеет сил оттолкнуть их. Огромное яркое солнце спустилось прямо к нему в роскошную, огромную, розового шелка постель, наполнив пространство вокруг запахом сирени и роз, и ангельские хоры запели, прославляя господа…

– Иди ко мне, любимый. Познай меня, как Адам познал Еву…

– Прости меня, творец, – растерянно попросил отец Василий. – Не должен я нарушать обета, данного тебе. Едина у меня жена, ты же знаешь, на всю жизнь…

Господь придвинулся и наполнил воздух такой истомой, такой негой, что отец Василий невольно выгнулся и потянулся – сладостно, бездумно… Его жизнь протекала прямо на его глазах, оставляя в пространстве отчетливо заметный приятный розовый след. Никогда в жизни он не испытывал такого наслаждения, и никогда в жизни ему не было так спокойно и хорошо.

– Иди ко мне, мой господин, мой бог… – прошептал ему в ухо господь, и священник совершенно смутился: как может всевышний ставить его, преданного слугу своего, выше себя?! Он точно знал: так не бывает!

Жаркая розовая волна желания окатила его с головы до ног, и это было совершенно божественно, но как-то неправильно. Что-то в нем ложкой дегтя в океане амброзии упрямо не подчинялось этой красоте.

Отец Василий легко оторвал от пола никем давно не удерживаемую руку, нежно скользнул горячей ладонью по прекрасному обнаженному телу ангела с синими глазами и разорвал рясу на груди пополам.

– Ты хочешь убедиться? Так смотри: вот тебе реальность! – мягко, но решительно сказал он и воткнул палец в рану на плече.

Солнце жарко полыхнуло в его глазах, пронзило тело тысячами остроугольных, ледяных игл и огненным вихрем смело розовые покрывала в разверзшуюся под ним бездну. Яркие разноцветные звезды утопали в черном покрывале абсолютной ночи. Отец Василий вгляделся и вдруг понял, что это не звезды, а глаза ангела смерти Азраила. И эти глаза смотрели укоряюще, словно он сделал что-то плохое.

– Тихо, брат, – голосом костолицего сказал ангел смерти. – Зачем ты так?

– Я… хочу… увидеть… истину, – шаг за шагом преодолевая космических размеров страх, тихо ответил священник.

– Какую истину? – усмехнулся Азраил. – Я же дал тебе истину, что тебе нужно еще?

– Это не то, – покачал головой священник. – Я говорю об истине Христовой. На кресте не было розового шелка…

– Ах, так тебе нужно страдание? – недобро поинтересовался ангел смерти. – Что ж, этого добра у меня – выше крыши…

Отец Василий сглотнул: он не это имел в виду, но спорить с Азраилом не посмел.

– Не любишь себя, так убей… – внятно сказал ангел. – Не любишь господа, так умри…

Где-то отец Василий это слышал, но где?

– Повторяй за мной, – жестко приказал ангел. – Не любишь себя, так убей. Не любишь господа, так умри…

И отец Василий начал послушно, слово в слово повторять все, что говорил ему этот огромный, могучий Дух. Но что-то внутри его все еще не соглашалось: да, он может умереть, но разве это правда, что он не любит господа?

Сознание медленно возвращалось. Отец Василий с усилием поднял голову: вокруг шумел желтый, высохший и вымороженный камыш, а снег под ним был утоптан тысячами маленьких трехпалых лапок.

– Смотри-ка, очухался! – весело сказал кто-то.

Священник оглянулся и вдруг увидел среди камыша маленькие, круглые, любопытные глаза. Он улыбнулся. Это действительно было весело, потому что рядом с этой парой глаз возникла еще одна, и еще, и еще…

– Ну что, пошли умирать, – предложили глаза, и в следующий миг отец Василий увидел, что это маленький, черненький, мохнатый бесенок. – Пошли, поп, нам пора!

Священник тряхнул головой, но бесенок никуда не делся.