Кен Фоллетт - Лёжа со львами

Из-за русских налетов Мохаммед постоянно менял маршрут. Жан-Пьер раздобыл в Париже американские географические карты Афганистана, которые оказались надежнее, чем те, что были у партизан. Поэтому Мохаммед часто заходил к ним домой, чтобы изучить местность по карте, прежде чем отправлять новую колонну. По правде говоря, Мохаммед заходил к ним чаще, чем требовалось. Он также чаще общался с Джейн, чем это обычно делали афганские мужчины. Он имел с ней несколько продолжительный визуальный контакт, нередко бросая тайные взгляды на ее тело. Джейн думала, что он влюбился в нее. По крайней мере, до тех пор, пока не увидел, что она беременна. Со своей стороны, Джейн проявляла к нему интерес, особенно в пору охлаждения ее отношений с Жан-Пьером. Мохаммед был стройным, смуглым и физически крепким, причем внимание Джейн первый раз в ее жизни привлек мужчина – махровый шовинист.

Она могла бы завести с Мохаммедом роман. Хотя, как и все партизаны, он был благочестивым мусульманином, это, наверное, не имело бы особого значения. Она помнила, как повторял ее отец: «Благочестие способно держать в узде слабое желание, но ничто не может противостоять настоящей страсти». Вторая часть этого высказывания привела ее мать в ярость. Нет, в этой пуританской крестьянской общине прелюбодеяния случались часто, как и в других местах, Джейн убедилась в этом, слушая пересуды женщин, приходивших на реку за водой или чтобы искупаться. Джейн было известно и то, как это происходит. Об этом ей рассказал Мохаммед.

– С наступлением темноты под водопадом за последней водяной мельницей можно видеть, как из воды выпрыгивают рыбы, – сказал он однажды. – Иногда я отправляюсь туда в это время половить рыбу.

С наступлением темноты все женщины были заняты приготовлением пищи, а мужчины сидели во внутреннем дворике мечети, разговаривали и курили, на таком расстоянии от деревни никто не увидел бы влюбленных, и никто не стал бы искать ни Джейн, ни Мохаммеда.

Джейн показалось искушением заняться любовью у водопада с этим стройным и первобытным афганцем, но потом она забеременела и последовало признание Жан-Пьера, как он боится ее потерять; в ответ Джейн решила, несмотря ни на что, посвятить все свои усилия налаживанию супружеских отношений, поэтому она так ни разу и не пошла к водопаду, а когда проявилась ее беременность, Мохаммед перестал бросать тайные взгляды на ее тело.

Возможно, их взаимное тайное влечение побудило Мохаммеда явиться, чтобы помочь ей, в то время как другие мужчины отказались бы или просто ушли, не переступив порога. А может, причиной тому был Муса. Ведь у Мохаммеда было три дочери, но только один сын, поэтому он, наверное, чувствовал себя теперь в неоплатном долгу перед Джейн. Сегодня у меня появились друг и враг, подумала Джейн, – Мохаммед и Абдулла.

Тут вновь напомнили о себе схватки, и Джейн стало ясно, что последняя передышка оказалась более длительной, чем предшествующая. Может, схватки теперь становились беспорядочными? Почему? Жан-Пьер ничего не говорил ей об этом. Но он здорово подзабыл гинекологию, которую изучал три или четыре года тому назад.

Этот приступ оказался самым мучительным по сравнению со всеми прежними. Джейн бил озноб, ее тошнило. Куда подевалась повитуха? Мохаммед не мог забыть или передумать – он наверняка послал свою жену за повитухой. Но послушается ли она своего мужа? Тут не может быть сомнения – афганские женщины всегда подчиняются своим мужьям. Однако она вполне могла идти не спеша, сплетничая по пути с другими женщинами, или даже зайти в какой-нибудь дом попить чаю. Подобно тому, как в долине Пяти Львов отмечались случаи прелюбодеяния, были тут и проявления ревности – Халима наверняка знала или предполагала, какие чувства ее муж испытывает к Джейн, что, впрочем, было характерно для всех жен. Может, она обиделась за то, что ее попросили помочь своей сопернице, этой странной белокурой образованной иностранке, которая так нравилась ее мужу? Вдруг Джейн, в свою очередь, страшно рассердилась на Мохаммеда и Халиму. Я ведь не сделала им ничего плохого, подумала Джейн. Почему они все бросили меня? Почему здесь нет моего мужа?

Когда накатилась новая волна схваток, Джейн разревелась. Это было уже слишком.

«Я больше не могу, – громко проговорила она. Ее трясло. Ей хотелось умереть, прежде чем боли усилятся. – Мамочка, помоги мне, мамочка», – рыдала Джейн.

Вдруг на ее плечи легла сильная рука, а в ее ушах зазвучал женский голос, бормотавший какие-то непонятные, но утешительные слова на языке дари. Не открывая глаз, она вцепилась в женщину, пронзительно крича и плача, по мере того как схватки становились все более невыносимыми. Затем они стали смягчаться, очень медленно, но уже с надеждой на затухание, казалось, что это будет последний приступ или, может быть, последний мучительный.

Джейн подняла глаза и увидела серьезные карие глаза и морщинистые щеки старой повитухи Рабии.

– Господь да пребудет с тобой, Джейн Дебу.

Джейн почувствовала облегчение, словно сбросила с себя тяжелый груз.

– И с тобой, Рабия Гул, – прошептала она с благодарностью.

– Схватки накатываются друг на друга?

– Каждую одну-две минуты.

– Ребенок появляется на свет раньше времени, – раздался какой-то другой женский голос.

Повернув голову, Джейн увидела Захару Гул, сноху Рабий. Это была пышная молодая женщина в возрасте Джейн. У нее были кудрявые, почти черные волосы и широкий смеющийся рот. Изо всех женщин деревни Захара была единственной, к которой Джейн ощущала привязанность.

– Я рада, что вы сейчас здесь, – сказала Джейн.

– Мальчик рождается раньше времени, потому что ты тащила Мусу в гору.

– Только поэтому? – спросила Джейн.

– Этого хватит.

Стало быть, им ничего не известно о стычке с Абдуллой. Он решил это скрыть.

– Подготовить все необходимое для ребенка? – спросила Рабия.

– Да, пожалуйста. – Только Богу известно, на какую примитивную гинекологию я полагаюсь, – подумала Джейн, однако одной мне ни за что не справиться, ни за что.

– Хочешь, Захара приготовит тебе чаю? – спросила Рабия.

– Да, пожалуйста. – В конце концов, это не было связано ни с каким суеверием.

Обе женщины взялись за работу. Сам факт их присутствия действовал на Джейн успокоительно. «Это ведь хорошо, – размышляла Джейн, – что Рабия попросила разрешения ей помочь. Западный доктор безо всяких вошел бы и стал бы вести себя так, словно он здесь хозяин». Как того требует ритуал, Рабия вымыла руки и призвала пророков сделать ее «краснолицей», что обещало успех, после чего еще раз очень основательно долго мыла руки с мылом. Захара принесла кувшин с дикой рутой, а Рабия подожгла несколько крошечных темных семян древесным углем. Джейн вспомнила, что, по рассказам, запах горящей руты отгоняет злых духов. Она утешилась мыслью о том, что едкий дым поможет отогнать из комнаты мух.