Валерий Ковалев - Агент Абвера

Накрытый в главном зале стол ломился от яств и горячительных напитков, выступал ансамбль местных танцоров, было весело и непринужденно. Гости поочередно произносили за здоровье вождя тосты, изощряясь в красноречии. Когда очередь дошла до наркома Обороны, тот произнеся здравницу, выпил свой бокал, после чего в восторге и под винными парами, дважды пальнул из револьвера в висевшую над столом зала люстру.

Кто-то из женщин взвизгнул, вниз посыпались мелкие осколки хрусталя, вино в бокалах припорошила штукатурка все глядя на вождя замерли.

– Да Клим,– невозмутимо разгладил он усы, – хоть ты и главный «Ворошиловский стрелок», а мазила. Попал в белый свет, как в копейку.

Маршал, покраснев как рак, сунул револьвер в кобуру и молча сел, а Сталин повернулся к сидевшему рядом Лакобе.

– Нестор, покажи, как надо стрелять. Пусть учится.

– Просим! – вновь развеселились и захлопали в ладони гости.

Герой Гражданской войны, устанавливавший советскую власть в Абхазии, слыл непревзойденным снайпером. Он было стал отказываться, но хозяин настоял, бурно поддерживаемый остальными. Лакоба махнул стоявшему у одного из окон распорядителю (тот быстро подошел) и что-то прошептал ему на ухо.

Распорядитель испарился, через минуту возник снова, в сопровождении курчавого повара в белом, турка – месхетинца*. Он держал в руке блюдце с куриным яйцом.

Пара отошла в дальний конец зала, начальник взял из рук повара блюдце и угнездил в его шевелюре яйцо. Лакоба поднялся из-а стола, достав свой револьвер, прицелился – грохнул выстрел, по лицу месхетинца потек желток.

– А-а-а! – восторженно завопила публика, а он подойдя потрепал того по плечу, – молодец! Иди работай дорогой.

Вождь попросил наполнить бокалы и поднял свой.– За тебя Нестор, ты наш Вильгельм Телль и, не отрываясь, выпил.

Потом картина растворилась, на ветках снегири клевали ягоды рябины, вождь вернулся к текущим делам…

Назад Берия возвращался в противоречивых чувствах. С одной стороны доклад прошел относительно удачно, но хорошо зная Сталина, он понимал, в случае отсутствия результата и перелома в борьбе с Абвером головы ему не сносить. Он вспомнил Ягоду с Ежовым и поежился, их судьба была не завидной.

Глава 2. Две обители

«Садовской – писатель, живет с женой в приюте Красной церкви Новодевичьего монастыря, в келье, перегороженной занавеской, за которой находится его библиотека. При советской власти не опубликовал ни одного произведения. Все их складывает в шкаф. Получает пенсию от Союза писателей за прошлые заслуги. Он и жена связаны с церковно-монархическими кругами старцев – бывших монахов и монахинь, которые, находясь в глубоком подполье, пытаются влиять на массы верующих в антисоветском духе. Настроены пораженчески и с нетерпением ждут врага.

Получив от Садовского предложение об установлении связи с немцами, я по вашему указанию дал на то согласие, после чего Садовской поручил мне подобрать группу надежных лиц для использования их в целях установления связи с немцами и проведения антисоветской работы в Москве».

(Из агентурного сообщения агента «Старик)

Над столицей с хмурого неба сеялся первый снег, редкие удары колокола Смоленского собора Новодевичьего монастыря звали паству к вечерне.

Основанная великим князем Василием III четыре века назад, обитель, куда впоследствии Рюриковичами с Романовыми *насильно ссылались их опальные жены и обращались в инокини*, с приходом большевиков стала филиалом Исторического музея, но небольшая часть насельниц* в ней осталась. Сохранился и приют для бездомных, в том числе дворянского сословия, потерявших в годы революции свое жилье.

В первый же день войны митрополит Московский и Коломенский Сергий, отслужил в Богоявленском кафедральном соборе воскресную литургию, призвав верующих и весь русский народ дать отпор фашистской нечисти, а после разослал аналогичное воззвание «Пастырям и пасомым Христианской Православной Церкви» по всем приходам. Власть это оценила и дала разрешение открыть ранее закрытые в стране храмы с проведением в них богослужений.

По аллеям и тропинкам обители на звуки колокола группами и поодиночке шли верующие, как правило, старики и люди средних лет, чтобы вознести Господу свои молитвы за сражавшихся на фронтах родных и близких.

В их числе следовал и Демьянов, в зимнем суконном шлеме со звездой, длинной комсоставской шинели, перетянутой ремнями и небольшим саквояжем в руке. Миновав собор, он свернул в боковой проход и спустя короткое время спустился по ступеням в притвор* Красной церкви.

Уже вторую неделю Гейне общался с членами «Престола», в круг которых его ввел их близкий друг, являвшийся агентом НКВД с псевдонимом «Старик». Он состоял при Историческом музее реставратором и, помимо основной деятельности, наблюдал за всеми, кто жил в монастыре.

Демьянов был представлен князю и Садовским как человек монархических взглядов и дворянин, а еще почитатель таланта Бориса Александровича.

На первой же встрече молодой человек весьма понравился Надежде Ивановне, весьма импозантной даме, галантно поцеловав ей руку и выдав несколько комплиментов.

– О мон шер*, – жеманно сказала она с прононсом, – в вас чувствуется благородное воспитание.

– Немного есть, – улыбнулся Александр. – Я из старинного рода атамана Головатого*, отец был царским казачьим офицером, а мать выпускница Бестужевских курсов.

– Они живы?

– Увы. Отец умер от ран, полученных на германском фронте в пятнадцатом, мама проживает в Ленинграде.

– Чем занимаетесь молодой человек? – близоруко щурясь, поинтересовался Глебов.

– Работаю инженером-электриком на «Мосфильме».

– Любите кинематограф?

– Весьма, но больше поэзию серебряного века, например это. И с пафосом прочитал

Но призрак жив и будет жить всегда.

О Николай, порфиры ты достоин,

Непобедимый, непреклонный воин,

Страж-исполин державного гнезда.

В деснице меч, над головой звезда,

А строгий лик божественно-спокоен.

Кем хаос европейский перестроен?

Сжимает пасть дракону чья узда?

Как в этом царстве благостного мира

Окрепли кисть, резец, перо и лира,

Как ждал Царьград славянского царя!

Но черная опять проснулась сила

И, торжествуя смерть богатыря,

Чудовище кровавое завыло.

с горечью завершил последние строки.

– Браво, браво, – захлопала в ладони Надежда Ивановна, а все это время молчавший Садовской умилился, – да это же мой «Николай Первый»! А что еще знаете?

– Из ваших стихов практически все, они достойны восхищения.

– Спасибо, весьма тронут, – порозовел бледными щеками литератор.

Потом все вместе пили чай с крыжовенным вареньем и долго беседовали о прежних добрых временах и тревожном настоящем. А еще нелестно отзывались о советской власти, уповая на грядущие перемены.