Александр Звягинцев - Естественный отбор

Кулемза толкнул Шведова и показал подбородком на Дьякова.

Обычно непроницаемые глаза Инквизитора были влажными и светились какой-то почти детской радостью.

— Ну, здравствуй, внук! — сказал он и поднес щенка к лицу. Тот исхитрился и с ходу цапнул его за нос.

Шведов и Кулемза впервые услышали смех Инквизитора. Положив щенка в ладонь кверху животиком, он поднял на Шведова погрустневшие глаза:

— Два раза нельзя войти в одну реку, Максим, но пусть внук тоже будет Рамзаем.

Шведов кивнул в ответ и спросил, меняя тему:

— Какая-нибудь информация о Скифе не поступала, Егор Иванович?

— Как в воду канули сербские войники, — ответил тот. — Питон почему-то решил, что это наша Контора скрывает от него его внучку, и потребовал вернуть ее. Стал осаждать МИД грозными письмами, а властные инстанции звонками. Пришлось нашему человеку в Швейцарии кое-какие бумаги ему показать… И… заверенную копию посмертного письма его дочери.

— И что Питон на это?..

— Больше не требует внучку! — засмеялся Кулемза.

— А девочку-то нашли, Егор Иванович? — спросил Шведов. Инквизитор переглянулся с Кулемзой и ничего не ответил.

— Жалею, что не успел познакомить вас со Скифом, — вздохнул Шведов.

— Еще познакомимся, — улыбнулся Инквизитор. — Уверен, рано или поздно сам придет к нам твой Скиф. А за девочку не беспокойся, Максим, ликвидаторов из «Феникса» мы к ней близко не подпустим…

Шведов облегченно улыбнулся.

Держа похрапывающий теплый комочек у груди, Дьяков подошел к окну, вдохнул в себя свежий весенний воздух и процитировал: —…«Да, Скифы — мы! Да, азиаты — мы, с раскосыми и жадными очами!..» Скифы… Понимаешь, какое дело, Максим: твой Скиф уменьшил мою стариковскую тревогу… Время сейчас поганое. Можно сказать, подлое время. Нечисть из всех щелей выползла. Но ясно одно: пока есть Скиф и такие, как Скиф, как ты, как Кулемза, государству Российскому быть. Все его хулители, растлители и разорители в конце концов о русского человека, как волны о скалы, разобьются.

— Я уверен в этом, — кивнул Шведов. — Только уж слишком русский человек терпелив и молчалив.

— «Альтиссима квэквэ флюмина минимо солу ля буатур», — сказал по-латыни Инквизитор и перевел: — «Самые глубокие реки текут с меньшим шумом». И никогда не меняют русла.

Порыв ветра развеял, как флаг, портьеру на окне. Маленький Рамзай напрягся на ладонях генерала и, подняв хвостик, сказал ветру:

— Ррррры!.. Ррррр!.. Ррррры!..

— А за внука спасибо! — взъерошил щенка Инквизитор. — Придет, придет его время, глядишь, и на кабана с ним прогуляемся…

Черное море в эту предновогоднюю ночь оправдывало свое название. Свинцовые волны тяжело прокатывались по палубе старой-престарой посудины. Всем своим понурым видом дряхлый танкер как бы говорил: пусть молодые ищут морских приключений и романтики, а мне бы скорей дотащиться до тихой Дунай-реки.

Шторм в тот день выдался в шесть баллов. Будь старая посудина чуть подлиннее, ее бы непременно разломило между гребнями волн.

— Сдурела, к чертовой матери! — тяжело закашлялся капитан Степаныч, провожая взглядом чайку.

Серая с белым птица вошла в крутое пике над мачтой и чуть не запуталась в снастях такелажа.

— Гостей нам накличет, — добавил капитан и глянул в бинокль в сторону береговой полосы.

Оттуда, прыгая с волны на волну, летел пограничный катер. Он, как чайка, уходил в глубокий крен то направо, то налево.

— Хвигурное катание на велосипеде, якорь им в задницу. И куда их несет нелегкая?

— На танкере «Р-150» — стоп машина! — заорали с катера в мегафон.

Помощник капитана выполнил команду без дополнительного указания. Степаныч накинул плащ и тоже с мегафоном под мышкой вышел к борту.

— Эй, на катере, что у вас стряслось? — спросил он.

— Примите пассажира.

— Мы идем до Белграда.

— Подавайте малый трап! — в приказном тоне предложили пограничники.

Степаныч сплюнул на палубу и затер плевок ногой, хотя с двух сторон ее заливало накатом.

Уцепиться за люльку-лестницу при такой качке мог только акробат. Но пассажир, ловко ухватившись за перекладины, поднялся на палубу.

Капитан катера крикнул в мегафон снизу:

— На берег не пускать до порта назначения.

— Арестант, что ли?

— Считай, что выдворен за пределы нэзалэжной Украины.

— У меня не «воронок»! Я буду жаловаться в пароходство… — шутя прохрипел капитан.

— Попутного ветра, Степаныч!

— Ветра как раз мне не хватало, мать их хвать! — прокряхтел капитан и снова плюнул через борт в пенный след уходящему катеру. И тут же оглянулся — не видит ли кто из команды?

Капитан поднялся в рубку и с отвращением скинул мокрую зюйдвестку. Глядя, как негаданный пассажир выжимает рукава куртки, негромко сказал ему:

— Счастливого Рождества, бегунец. Где бумаги?

Ему протянули целлофановый пакет. Не разрывая упаковки, Степаныч бегло глянул на пассажира и крякнул от неожиданности:

— Вот те номер… Ничего себе рождественский подарок!

Приземлились они тогда в Сальской степи и, закопав в землю парашюты, направились на хутор, где вел нехитрое фермерское хозяйство донской казак Лопа. Но верстах в пяти от хутора в голой степи нагнал их верховой седоусый милиционер. Свесившись из седла, зачастил замысловатым казачьим говорком:

— Не к есаулу ли Лопатину идут гости глодать кости? Если к Лопатину, то Семен Засечный, подхорунжий Донского казачьего войска и участковый тутошнего степу, — ударил себя в грудь седоусый, — зараз ходить на хутор не советует, на вас зараз засада там из омоновцев.

— Как, говоришь, тебя зовут? — вылупился на него скиталец африканских саванн и джунглей.

— Семен Засечный, — кинул руку к козырьку милицейской фуражки тот.

— А не врешь?

— Тю-ю, гад какой, неверующий!.. У нас полстаницы Засечных. В старое время, которые казаки по засечной линии стояли, чтобы ногаи и татарва набегом на Москву не прошли, те и писались подряд — Засечными.

— Чего омонам-то от нас? — спросил Скиф.

— Вам, паря, виднее… Но так тебе скажу: есаула Лопу молодые казаки им не отдали. А я верхи по есаульскому слову и вам наперехват.

— Мог бы сдать нас и еще звезду на погон приколоть, — сказал Засечный.

— Тю-ю, гад какой! — ощерил белые зубы участковый. — Мы в степу и при Советах-то дедовский обычай как могли берегли. Мент ты или не мент, а все одно позор на род твой казачий до десятого колена ляжет…

— А какой обычай? — спросил Засечный.

— «С Дона выдачи нет!» — слышал о таком, полный тезка? — спросил участковый и добавил, ощерясь: — Говорил мне Лопа, ан не могет быть такого, чтобы с обличьем, как твоя харя, и с фамильей нашенской был бы ты не нашенского, не казачьего роду, паря?