Михаил Серегин - Облава на волка

Тяжело вздохнув, Николай поднял бутылку над головой, взболтал, чтобы шампанское закружилось винтом между толстых стеклянных стенок, и в один глоток выпил содержимое бутылки.

На минуту затих, прислушиваясь к своим ощущениям. А затем поморщился.

Выдохшийся напиток никак не мог залить ту тяжелую и горячечную жажду, которая так знакома людям, живущим по принципу: выпивать редко, но метко.

Дойти до кухни, где могла быть прохладная и безумно вкусная вода, а то и пиво, Николай не мог физически. Он попытался подняться, но внезапно ослабевшие ноги не слушались его – и Щукин снова завалился на измятые подушки.

«Ладно, – подумал он, – пиво успеется. А пока нужно попробовать лучшее средство от похмельного синдрома – хороший здоровый секс, благо это средство под рукой».

Николай повернулся на бок и положил руку на оказавшееся вдруг неподвижным и холодным бедро Вероники.

Она не шевельнулась.

Тогда Николай, заботливо прикрыв одеялом ноги девушки, потрепал ее за плечо, но и это не дало желаемого результата, она не проснулась. Щукин пощекотал Веронику под мышками и пару раз довольно сильно дернул за волосы.

Никакой реакции.

– Вот ведь спит… – проворчал он и перешел к решительным действиям.

Он приподнялся на коленях и, приблизив свои губы к уху Вероники, громко гаркнул:

– Подъем!!!

Оглушительно свистнул и чувствительно ущипнул ее сильными пальцами за восхитительную задницу. Вероника лежала в той же позе, в какой Николай обнаружил ее, проснувшись.

– Слушай, – обиженно проговорил он, – если тебе хочется дурачиться, нашла бы для этого подходящее время. А у меня сейчас голова раскалывается и не хватает простого человеческого общения. Кстати, почему ты, красавица, на работу не пошла?

Николай шлепнул Веронику по плечу и, стараясь не обращать внимания на зашевелившееся у него в душе нехорошее чувство, рывком перевернул девушку на спину – лицом к себе.

Секунду он смотрел ей в лицо, а потом медленно сполз с кровати и потянулся к своим брюкам.

Похмельный дурман полностью вытряхнуло у него из головы.

– Вот так дела, – пробормотал он, – как же так получилось?

Одевшись, Щукин снова наклонился над Вероникой. Глаза ее были открыты и смотрели в потолок, между сведенных судорогой губ блестели белые зубы и черной горошиной виднелся прикушенный кончик языка. Неподвижность и синюшный цвет лица говорили только об одном.

Никаких сомнений не оставалось. Вероника была мертва.

Тело ее – такое трепетное, нежное и горячее ночью – теперь было холодным и неодушевленным, словно предмет интерьера комнаты – стул или та же кровать. Щукин, полностью одетый – в костюме и ботинках, – сновал по квартире и, стараясь двигаться как можно тише, уничтожал следы своего пребывания.

Перво-наперво он протер влажной тряпкой все гладкие предметы, на которых мог оставить отпечатки своих пальцев. Протерев бутылку шампанского, Щукин поставил ее на место. Поднял фужер с пола, тщательно вымыл его и водрузил в сервант за стеклянную дверцу. Второй фужер вытер концом простыни и оставил на ночном столике. Подушку, на которой спал, положил в шкаф, потом остановился посреди комнаты, где на широкой кровати раскинулся труп женщины, и задумался.

Нет, он ничего не упустил. Осталось только протереть мертвое тело женщины, чтобы уничтожить возможные отпечатки пальцев, отыскать и спустить в унитаз использованный презерватив.

Только проделав все это и убедившись, что следов его пребывания в квартире больше не осталось, Щукин осторожно закрыл дверь в комнату, где находился труп, и присел на кухне.

Нет, он не был напуган. За свою бурную жизнь он не раз видел мертвые тела, ему самому приходилось убивать, поэтому смерти он не боялся – ни своей, ни чужой. Но…

Щукин был озадачен.

– Что же все-таки произошло? – пробормотал он. – Очень похоже на то, что она отравлена. Цвет лица и характерное выражение… Следов от удавки на шее нет. Да и кто мог пробраться в квартиру? Дверь заперта изнутри на замок – я проверял… Не я же ее все-таки убил…

Он поднялся и прошелся по кухне, щелкая пальцами.

– Отравлена, отравлена… – бормотал он, – кем? И каким образом? В ресторане? Не может быть. Когда мы с ней приехали сюда, ничего не ели. И не пили, кроме шампанского… Шампанское… Но ведь и я его пил. И нормально себя чувствую, если не считать похмелья… Нет, черт возьми, что-то здесь не так… Вполне вероятно, что это всего-навсего несчастный случай… Может быть, Вероника принимала на ночь какое-то лекарство и у нее на это лекарство была аллергия… А может, и не несчастный случай… Так или иначе, – решил Щукин, – оставаться в этой квартире мне нельзя.

Он направился было к входной двери, но на полдороге остановился. Прошел к бару, прихватил бутылку коньяка рукавом пиджака, чтобы не оставить отпечатков, налил себе рюмку. Так же держа рюмку завернутой в рукав рукой, посмотрел на закрытую дверь в комнату.

– Извини, – серьезно и печально сказал Николай, – если что не так было. Хорошая ты все-таки женщина… была…

И одним духом опрокинул в себя содержимое рюмки.

Через минуту в этой квартире Щукина уже не было.

Бутылка пива хоть и прояснила немного спекшиеся мозги, но желанного просветления не принесла.

Щукину пришлось снова идти в вокзальный буфет за очередной дозой прохладительного слабоалкогольного напитка.

«Итак, – вернувшись на свое место в зале ожидания, думал он, – билет я купил. На первый попавшийся поезд – чтобы только уехать подальше из этого чертова города. Конечно, вины моей в том, что Вероника погибла, нет – только косвенно, может быть, я виноват, но кто знает… В руки ментам попадешься, поди доказывай, что ты не верблюд. К тому же – за прошлые мои грешки меня прихватить могут. Но все-таки, все-таки… Что произошло? На этот счет могут быть только две версии – первая, я о ней уже думал, что Вероника отравилась сама и случайно. Аллергия не аллергия, мало ли что на свете бывает. Версия вторая – Веронику кто-то отравил. Причем сделал это очень искусно – не оставил никаких следов и меня, кстати говоря, подставил. Но… Но как этот "кто-то" проник в квартиру, если дверь была заперта на щеколду изнутри. Я никого не впускал… кажется… Хотя помню мало из того, что было вечером. Вероника открыла кому-то дверь, пока я спал? Впустила человека, который напоил ее ядом? Бред какой-то… С другой стороны, она могла и не подозревать подвоха. Все-таки женщина. Но… Ее могли застрелить, зарезать, задушить в конце концов… Почему выбрали яд как средство уничтожения?..»

Щукин отпил глоток из бутылки и оглянулся. В зале ожидания, кажется, не курят. Выходить на перрон лень. К тому же там шныряют ментовские патрули. То документы проверяют у проезжающих, то бомжей шугают…