Михаил Серегин - Облава на волка

Минуту он прислушивался и, не услышав больше никакого шороха, возобновил свои попытки разобраться с дверным замком.

Очень скоро ему это удалось, и дверь, тихонько скрипнув, отошла на сантиметр от дверного косяка.

И снова – странный шорох.

Щукин, кусая губы, замер перед дверью.

Уходить?

Вполне возможно, что кто-то ждет его в прихожей: кто-то услышал, как он открывал дверь вилкой, и теперь стоит с пистолетом на изготовку.

А может быть, и нет.

Может, это просто шуршит на полу из-за сквозняка старая газета.

Как бы то ни было, Николай не стал больше прятаться, а, передернув затвор у пистолета, купленного у барыги, сильно толкнул дверь.

Это резкое движение и спасло ему жизнь.

Едва успев скрипнуть, дверная перегородка исчезла из поля зрения Николая и ударилась о стену слева от него. Перед шагнувшим было в прихожую Щукиным мелькнули перекошенные изумлением и страхом лица. Кто-то из тех, кто ждал Николая, даже вскрикнул, вскидывая наверняка снятый с предохранителя, приведенный заранее в боевую готовность пистолет.

Щукин отступил на шаг назад, но уже мгновение спустя опомнился и прыгнул влево, оказавшись в угловой комнате.

Две пули тут же рассекли полутемную лестничную площадку, они с треском пробили дверь в квартиру напротив, оставив две довольно большие округлые дыры с рваными краями, через которые немедленно вылетел из той квартиры пронзительный женский вопль.

Щукин вскочил на ноги и поднял пистолет. Сдернул рычажок предохранителя и, держа пистолет обеими руками у своего лица, медленно стал приближаться к смертоносному четырехугольному провалу соседней комнаты, откуда, как он определил, и стреляли.

Когда до распахнутого входа в комнату осталось два шага, оттуда вдруг осторожно показалась остроухая голова. Она медленно поворачивалась в сторону Николая и, когда глаза ее оказались на уровне его глаз, он выстрелил в ту точку на переносице, где брови иногда сходятся (брови над побелевшими от мгновенного испуга глазами были белесые и редкие и на переносице не сходились).

Щукин слегка отпрянул от струи крови, брызнувшей ему в лицо, а подергивающееся тело упало на пороге комнаты.

Щукин прислушался. В комнате слышалась взволнованная приглушенная перебранка. Он выстрелил в том направлении. Голоса смолкли, потом перебранка возникла снова.

Мужские голоса. Три или четыре человека.

«Ага, – подумал Николай, – не ждали меня! А рано было меня со счетов сбрасывать!»

– Лиля! – громко позвал Щукин.

Голоса тут же смолкли.

Щукин прокричал ее имя еще несколько раз, пока не понял, что ее может и не быть в этой комнате.

Тогда Щукин мысленно пересчитал патроны, оставшиеся в обойме его пистолета, и на несколько шагов неслышно отошел назад.

Секунду он стоял на месте, пытаясь сосредоточиться, а потом разбежался и, оттолкнувшись ногами о мягко качнувшийся труп на пороге, взлетел в воздух и приземлился за массивным диваном, который, как Щукин тут же увидел, стоял в комнате рядом с входом.

Трое удивленно вытянутых лиц на мгновение мелькнули перед ним, как три белых оплывающих пятна, с их стороны не донеслось ни звука, когда Щукин открыл по ним огонь.

Два лица тут же опрокинулись, словно мишени в тире, а третье метнулось куда-то и сразу исчезло из поля зрения Николая.

Щукин нырнул за диван, желая как можно сильнее вдавить свое тело в покрытый старым ковром пол, и, закрыв голову руками, насчитал пять выстрелов. После каждого выстрела на Николая сыпалась труха и кусочки ветхой ткани, которые почему-то оказывались горячими.

По звукам выстрелов Щукин легко определил тип оружия, из которого стреляли.

– Обойма у него кончилась… – пробормотал Щукин про себя, поднимаясь на ноги и отряхивая левой рукой куртку. – Дилетант…

Щукин поднял пистолет и два раза выстрелил в крепкого коротко стриженного паренька, который, скорчившись на полу, пытался вытащить из рукоятки своего прыгающего в трясущихся руках пистолета непонятно по каким причинам завязшую там обойму.

Паренек – это был тот самый крепыш – затих, боком завалившись за тумбочку у кровати.

Подняв валявшийся пистолет, Щукин легко перезарядил его, а свой, в котором не оставалось ни одного патрона, сунул за пояс.

– Лиля! – снова позвал он.

Лили нигде не было. Не было также здесь и раненых бойцов Седого. В тишине Николай вдруг услышал голоса во дворе дома. Он выглянул в окно и увидел джип, остановившийся у подъезда. Оттуда выскакивали вооруженные люди.

Николай послал последнее проклятие крепышу, успевшему вызвать подкрепление, как вдруг услышал тонкий девичий голос:

– Помогите!

– Лиля! – узнал Щукин. – Ты где?

– Помогите! – снова раздался вопль.

Щукин метнулся в другую комнату, откуда, как показалось ему, кричала девушка. Но там никого не было.

– Лиля? – удивленно позвал Николай.

– Помогите! – откликнулась Лиля.

На этот раз Щукин понял, откуда идет звук. Он упал на пол и заглянул под диван – там за высокими ножками, словно за решетками тюремного окна, белело бледное Лилино личико.

– Помогите… – повторила она и, увидев Щукина, радостно вскрикнула.

Он протянул ей руку, и она довольно быстро выбралась из-под дивана.

– Эти люди, – морщась, проговорила она, – я ничего не понимаю… Где я? Я ничего не помню… В каком я городе?

– На объяснения нет времени, – сказал ей Щукин.

– А вы кто? – спросила она первый раз с тех пор, как Щукин увидел ее.

– Я от твоего отца, – сообщил Щукин. – Вкратце – тебя похитила банда уродов, теперь я тебя к отцу отвезу… – Он вскочил на ноги, выглянул в окошко и добавил: – Может быть…

– Что это зна…

– Молчи! – скомандовал Щукин. – И иди за мной.

Она послушно замолчала.

Поманив за собой Лилю, Щукин выскочил из квартиры и побежал к лестнице, ведущей вниз. Лифт он благоразумно игнорировал.

Николай все ниже и ниже спускался по лестнице. Когда достиг второго этажа, он выглянул во двор через подъездное окно. Вооруженные люди, воровато озираясь, сыпались обратно в машину. А один из них стоял рядом с подъездом и кричал что-то в телефон.

Щукин сунул было правую руку с зажатым в ней пистолетом в боковой карман, но потом передумал и снова вынул пистолет.

– Да, да… Да, тот самый… Ну, как ты мне и говорил… Да никто же не знал, что он сюда придет! Зря ты не велел его мочить!

Николай вдруг узнал в говорившем по телефону «братка», вместе с покойным крепышом высадившего его из автомобиля. «Браток» озирался, слушал, что ему говорили по телефону, трубка оскальзывала в его мокрых ладонях.

– Н-не знаю… Я туда не поднимался… Да он отморозок! Капитон, я тебе говорю, он просто отморозок!..

Услышав имя «Капитон», Щукин зарычал от ярости.