Андрей Воронин - Слепой. Груз 200

– Что? – переспросил он, с опозданием заметив, что Старовойтов перестал орать и что-то настойчиво ему втолковывает.

– Я говорю, не забудь имя: Ахмет. Ахмет Д-долмаев. Не Долбаев и не Раздолбаев, а Долмаев. Не перепутай, а то у них там живо… жи…во… пулю… в брюхо…

– Тише! – в тысячный, наверное, раз за сегодняшний вечер воззвал Алексей. – Ты что, по военному трибуналу соскучился, дурак? Ты понимаешь, что ты несешь?

– Да, тихо, – неожиданно согласился Старовойтов и с пьяной размашистостью прижал указательный палец к губам, едва не уронив при этом сумку.

Рыбин с некоторым усилием отвел от этой сумки взгляд. Сколько же там может быть? Пять тысяч? Десять? Или… или больше? Словно угадав его мысли, Старовойтов пьяно ухмыльнулся и задвинул сумку подальше за спину, продолжая прижимать палец к губам.

– Тс-с-с-с! Военная тайна! Я собирал помидоры для честного труженика Востока Ахмета Долмаева. Оч-чень честного! Он фермер, понял? Помидорный фермер.

– Хороню, что не хреновый, – заметил Рыбин, которого тоже основательно штормило, причем качка усиливалась с каждой минутой. «Что же я Лариске скажу? – подумал он. – Черт меня дернул пиво с водкой мешать. Да еще в таких количествах…»

– He, – авторитетно заявил Старовойтов, – ни хрена не хреновый. Очень даже помидорный. А в помидорах у него знаешь что? В огороде, а?

– Нужник, – высказал Рыбин предположение, навеянное его собственными потребностями.

– Почти, – доверительно сказал Старовойтов. – Почти похоже. Нефтяная скважина, понял? Оба-на! Живые бабки. Так что своим – ик! – работникам он платит за-ши-бись. Я, например, за два месяца снял восемнадцать тысяч, потому что хороню работал. Вообще-то, я рассчитывал минимум на пятьдесят, но один хреновый колорадский жук высадил мне глаз. Я его, понимаешь, дустом, а он мне прямо в глаз… из «ПКТ», сучара!

«Восемнадцать, – подумал Рыбин. – Мать твою, восемнадцать тысяч баксов!» Он живо представил, как заманивает ничего не соображающего Старовойтова в темную глубину дворов, тихо приканчивает и завладевает вожделенной сумкой. Его пьяному мозгу эта идея показалась просто замечательной, а главное, высокоморальной. Ведь этот подлец стрелял в своих, в русских! А теперь приехал и хвастается. Еще и агитирует: езжай, мол, заработай. Мне глаз выбили, а тебе, глядишь, и вовсе башку оторвут. А зачем куда-то ехать, если денежки – вот они? Пусть дураки ездят, а умный человек с университетским образованием всегда найдет способ заработать, не покидая Москвы…

Мысль о собственном университетском образовании слегка охладила его пыл. Пьяный, одноглазый, усталый, да хотя бы и полумертвый, Старовойтов был гораздо сильнее, чем он, и кулаками работал похлеще, чем лошадь копытами. Попадет разок промеж глаз, и можно обуваться в светлую обувь. Хоть бы ножик был, что ли…

В затуманенном алкоголем мозгу молнией сверкнула новая идея: напоить приятеля до полного бесчувствия, забрать сумку и тихо слинять. Даже если он вспомнит, с кем накануне так нажрался, можно будет прикинуться диванным валиком: ничего не знаю, сам не помню, как домой добрался. Какие деньги? У тебя что, были деньги?

– Слушай, Серега, – даже не успев додумать эту мысль до конца, сказал Рыбин, – что-то мне… Что-то стало холодать.

– Не пора ли нам поддать?! – радостно взревел Старовойтов и вдруг пьяно замотал головой. – Нет, Алеха, я пас. Я свою норму знаю. Мне еще разок приложиться – и хана. И бабки потеряю, и делов наворочу. Рыло кому-нибудь разрисую, и вообще… Нет, хватит. Где это мы, а?

– В Караганде, – притворяясь более пьяным, чем был на самом деле, заявил Рыбин. Внезапная рассудительность приятеля привела его в тихое бешенство. За те две или три минуты, в течение которых он обдумывал свой план, Алексей уже привык считать деньги Старовойтова своими, и теперь расставаться с ними было мучительно трудно. – Ты что, Серый? Это у меня жена – гестаповка, так я и то не боюсь. А ты-то! Ты-то у нас – орел, беркут, едрена мать! Мужик! Нет, если тебе денег жалко, так я угощаю. Я ради друга в огонь пойду, не то что в шалман за водярой… Ведь мы ж с тобой кореша до гроба, морда ты бородатая! Армию помнишь? Сержанта нашего помнишь?

Старовойтов расплылся в пьяной улыбке и, мыча что-то нечленораздельное, но явно растроганное, повис у Рыбина на шее. Вес у него был как у откормленного буйвола, и не готовый к подобным проявлениям нежности Рыбин слегка присел, кряхтя и постанывая от натуги. Глядя через плечо Старовойтова, он увидел, как от стены ближайшего дома отделилась какая-то темная фигура и в три широких шага очутилась рядом. Он испугался, решив, что это милиционер, который слышал излияния одноглазого снайпера, но на подошедшем не было формы. Тем не менее в том, как быстро и целеустремленно этот человек приблизился к ним, чудилась какая-то смутная угроза, и Рыбин напрягся, пытаясь оттолкнуть от себя бормочущего и лезущего целоваться Старовойтова.

Незнакомец подошел вплотную, словно намеревался тоже немного пообниматься. Алексей ждал, что тот заговорит или, на худой конец, попытается отнять драгоценную сумку Старовойтова, но вместо слов раздался резкий приглушенный хлопок, словно где-то рядом негромко ударили в ладоши. Старовойтов как-то странно подпрыгнул, словно получив удар электрическим током, и снова повис на шее у Рыбина, с внезапной силой вцепившись скрюченными пальцами в его плечи. Резкий хлопок повторился, Старовойтов опять подпрыгнул, издав странный рыдающий звук. Только теперь Алексей в полной мере ощутил на себе его огромный вес. Ему показалось, что он пытается удержать поваленный бурей трехсотлетний дуб. Это была какая-то ненормальная, неживая тяжесть, словно Старовойтов вдруг превратился в неодушевленный предмет.

В мозгу у Рыбина, казалось, кто-то запалил килограмм магния. Беззвучная ослепительная вспышка мигом разогнала алкогольный дурман, и в холодном свете этого внезапного озарения Алексей наконец понял, что происходит. Он понял, что Старовойтова убивают, в тот самый момент, когда раздался третий выстрел. Одноглазый наемник содрогнулся в последний раз, когда пуля сорок пятого калибра перебила ему позвоночник. Его пальцы разжались, руки бессильно соскользнули с плеч Рыбина. Голова упала, из уголка рта показалась тонкая струйка крови, казавшаяся в свете фонарей совсем черной.

Рыбин продолжал держать на весу мертвое тело, бессознательно используя его в качестве щита и понимая, что это его не спасет. Теперь, по всем законам жанра, убийца должен был убрать единственного свидетеля. Рыбин понял, что сейчас завизжит от животного ужаса. Он почувствовал в низу живота какое-то острое, почти приятное ощущение, а в следующее мгновение по его ногам обильно потекла горячая жидкость. «Ну вот, – метнулась в мозгу дикая мысль, – о туалете можно больше не беспокоиться».