Фридрих Незнанский - Одержимость

— Кто — все? — уточнил Гордеев.

— Все! Стас, расскажи им, там же все как будто было нормально?

— Все было путем, — недовольно отозвался Норинский. И, предваряя естественный вопрос, откуда такая уверенность, пояснил: — Я исполнительный директор приличной инвестиционной компании и фактически с моей подачи наша фирма вложила кое-какие деньги в этот проект. — И, разом пресекая новые вопросы, отрезал: — Только не надо искать какую-то мутную связь между этими деньгами и гибелью Богдана! Богдан рассказал мне об этом чуть больше года назад, когда еще и не подозревал, что будет сам играть против этого компьютера. Сказал, что задумка там сильная и, может, есть смысл поучаствовать в финансировании. Понятное дело, мы все проверили, прикинули, посчитали, мы как раз специализируемся больше на вложениях в высокие технологии, и решили, что вполне перспективный проект. И он бы начал приносит дивиденды, если бы… Короче, не только семья Богдана осталась без призовых, я тоже в какой-то степени пострадал. Все пострадали. Когда оргкомитет уговорил Мельника продолжить матч, ему фактически обломилась большая часть призового фонда, причем размер выплаты уже не зависел от результата. Но точно зависел от того, будет ли матч закончен. А теперь и эти деньги зависли. Еще какие-нибудь вопросы есть?

— Нет, спасибо, что согласились поговорить. — Брусникина поднялась с дивана.

Норинский пошел проводить их до двери.

— Вы кончали бы людей доставать, — вполголоса посоветовал он. — Все, что могли, мы вам рассказали. Но если, не дай бог, вас опять напрягут обходить всех знакомых погибших, звоните мне. А Леру оставьте в покое.

— Пойдемте, что ли, куда-нибудь поедим? — предложил Гордеев, когда они вышли из подъезда. — У меня от этого рома с чаем ужасно шумит в голове и аппетит проснулся просто зверский.

— Насчет аппетита — аналогично. Пойдемте, тут поблизости есть вполне приличное кафе. А в голове у вас шумит от бездонных глаз и россыпи златых кудрей несравненной Валерии. «Проходите, пожалуйста, Юрий…» — Брусникина очень похоже воспроизвела интонации Гончаровой. — Запала она на вас, как выразился бы Норинский. Признавайтесь, что она вам нашептала?

— Рассказала, как Болотников делал ей предложение, и про любовь с неодновременного первого взгляда.

— Что, серьезно?

— Серьезно, а Норинский вам что?

— Показал кабинет Болотникова.

— Тоже голубой?

— Нет, нормальный. В смысле цвета.

— А в смысле форм?

— Много книг: по шахматам, монографии по математике, целая полка посвящена психологии и всяким трактатам о воспитании личности. Книги — это в какой-то степени Болотникову в плюс, а в минус — все стены увешаны всяческими дипломами и снимками его, гениального, с медалями, кубками; в шкафах и на полочках те же медали, кубки, самые разнообразные почетные призы и подарки, обязательно повернутые так, чтобы гравировочку было видно: Болотникову за выдающиеся, особые и тэ дэ заслуги, — в общем, тотальный культ личности хозяина, воплощенный в призах. Я подумала, может, это Гончарова ему прижизненный музей устроила? Норинский сказал — нет, все это барахло сам Болотников собирал и расставлял по полочкам. Но не это главное. Главное, думаю я, что вчера я была права, предположив, что никакие это не самоубийства. Гладенькая картина, нарисованная каким-то очень умным негодяем, прямо у нас на глазах начинает бугриться, ломаться и расползаться по швам. Слишком много вокруг наших погибших подозрительных обстоятельств, вы не находите?

Гордеев ничего не ответил.

— Какие-то непонятные отношения тетки Мельника и Мовсесяна, — продолжала Брусникина, — которые они явно не собирались афишировать, Норинский в домашних тапочках заплетающий косы Гончаровой, сама грациозная Валерия, которая первому встречному готова рассказать, как ей делали предложение, будто провоцируя сделать еще одно. — Брусникина еще раз скопировала Гончарову, выдохнув прерывистую тонкую струйку пара. На морозе пар тут же растаял, а не поплыл как дым. Она попробовала еще раз, и снова не получилось. — Короче, запутанные связи, но самое главное — большие деньги. А это значит, что имеется на самом деле громадье вполне рациональных мотивов для убийства. Или убийств. Убийств, возможно, не имеющих отношения к шахматам вообще или имеющих к ним весьма опосредованное отношение. Что скажете?

— Ничего.

— То есть как — ничего?! — Брусникина остановилась. Гордееву пришлось обернуться и повторить:

— Ничего.

Забавно, подумал он, сегодня они впервые по-настоящему работали вместе, говорили с одними и теми же людьми. Но увидел и услышал каждый свое. Евгения Леонидовна, как заправский сыщик, тут же ухватилась за какие-то деньги, супружеские измены и напрочь забыла о словах Болотникова и намеках Мовсесяна — компьютер неведомо как довел до самоубийства двух шахматистов. Это же тихий апокалипсис! Почему же тогда она хватается в первую очередь за «бытовуху»?! Это часть стратегии, разработанной Воскобойниковым, заготовленные версии, которые Брусникина должна плавно продавливать, отвлекая его, Гордеева, от чего-то главного? Для этого они сегодня вместе?

— Мы, разумеется, досконально проверим все возможные расклады, отработаем все мотивы, — неохотно продолжил он.

— Но?

— Но у меня есть предчувствие, что все ваши «реалистические» построения скоро заведут нас в хороший, добротный тупик.

— Предчувствие? — прищурилась Брусникина.

— Да, обычное предчувствие.

Гордеев сидел в ресторане «Пушкинъ», на антресолях, размышлял и пил красное вино с сыром и каштанами. За соседним столиком сидел улыбчивый мужчина, он много и со смаком ел и в спиртном тоже себе не отказывал.

Пять минут назад убежал Щербак, отчитавшийся о проделанной работе. Сыщики «Глории» тщательнейшим образом осмотрели квартиру Гуревича и не обнаружили ни следов взлома, ни свежих следов пребывания посторонних. Несмотря на то что в квартире побывала бригада «скорой» и топтались Гордеев с Брусникиной, Щербак уверял, что рассыпанные бумаги, разбитый цветочный горшок и прочие беспорядки — дело рук самого Гуревича. По поводу троих подозрительных милиционеров Николай тоже кое-что раскопал. Внимание на них обратила не только бдительная пенсионерка. Одна дама, гувернантка юного нувориша из соседнего дома, была до глубины души возмущена тем, что джип, на котором уезжали трое, забрызгал ее любимого воспитанника грязным снегом. Она записала номер машины и собиралась жаловаться. Щербак этот номер пробил. Джип был зарегистрирован на некую фирму «Универсал-Инвест», оставалось выяснить, какие отношения у Гуревича с данной фирмой и имеет ли это отношение к смерти Болотникова и инфаркту Гуревича.