Фридрих Незнанский - Последняя роль неудачника

Что значит «любить»? Желать другому добра? В данном случае — да! Быть собственницей, рассматривать любимого как свое достояние? Да, и это тоже. И я вдруг поняла, что это ограниченное, немного мещанское существование, которое так нравилось Артуру, я выбрала сама. Разве потерпела бы я, чтобы моего мужа видели рядом с другими женщинами? До сих пор у меня не было почвы для ревности, но я знала, что она дремлет во мне. Артур — это мое. Однажды я зашла в банк под пустейшим предлогом: утром я намеренно забыла попросить у мужа денег, чтобы иметь возможность неожиданно заглянуть к нему на работу после обеда. Ничто тогда не вызвало у меня опасений. Я внимательно осмотрела все вокруг — ни одна из хорошеньких девиц не показалась мне чрезмерно соблазнительной, а при виде кабинета Артура — стеклянной клетки в конце зала, я окончательно успокоилась. С тех пор я больше не думала об этом. — Грушницкая вдруг замолчала и внимательно посмотрела на Гордеева: — Что с вами, Юрий Петрович?

Гордеев вытер пот со лба. Он не знал как быть. С одной стороны, ему смертельно хотелось прервать ее серией четких, конкретных вопросов, на которые можно будет получить такие же четкие ответы, с другой — он боялся, что тогда может вообще ничего не услышать.

— М-м, — сказал адвокат, — я весь внимание. Главное, не теряйте нить.

— Не сомневайтесь, — успокоила Грушницкая.

После недолгой паузы она продолжила свой чрезмерно эмоциональный и откровенный, но лишенный необходимых адвокату фактов рассказ:

— И вот тогда у меня вдруг возникло сомнение… нет, не в муже, а в моей любви к нему. В его любви ко мне, в наших отношениях, составлявших суть нашей жизни. А все потому, что я увидела другую пару, совсем на нас не похожую, настоящую… Конечно, я смотрела на этих двух незнакомцев глазами человека, одержимого древней, как мир, неосуществленной мечтой. Как хотелось бы мне узнать, что лежит в основе такого союза! Похоже, они были завсегдатаями этого ресторана, и я могла бы, по крайней мере, выяснить их имена. Жалкий кончик ниточки, на которую можно нанизывать мечты. Представляю себе, как удивился бы и как, наверное, был бы даже шокирован Артур, услышав, о чем я спрашиваю метрдотеля, но какое это имело значение? Меня удержало не это. Просто я решила не узнавать о них ничего больше — лишь то, что наблюдала сама. Вот что произошло со мной. Надеюсь, вы понимаете, что это оказалось для меня совершенно исключительным переживанием? Возможно, я описала ситуацию слишком длинно, но я до сих пор не пыталась ее анализировать, а ведь в ней и моя жизнь. Я прекрасно понимаю, что злоупотребляю вашим терпением, и…

Гордеев протестующе поднял руку.

— Да-да… Но, надеюсь, вы поймете меня. Я не жду от вас непременного одобрения моих действий, но… все же хочу ввести вас в курс и последующих событий.

— Я не против, — с облегчением выдохнул Гордеев, уже испугавшийся, что деликатная дама сейчас смотает удочки, и все закончится, так и не начавшись.

— С той минуты, как я поняла, что не люблю Артура, с той минуты, как все, что было существом моей жизни, предстало предо мной гигантской ошибкой, состояние длительной спячки, неосознанного оцепенения сразу кончилось. Во всяком случае, с длительным ничегонеделанием в пустой квартире было покончено. Закончились как приступы бесконечного наведения чистоты, так и следовавшие за ними периоды бесплодных мечтаний. После десяти сумеречных лет я вышла наконец в шумный мир людей. Я тотчас решила перестроить свою жизнь — полностью и на другой основе. Надо заново начинать — слишком многое уже принесено было в жертву лжи. Теперь я знала, что все может быть иначе, и это придавало мне силы. Но прежде всего, в предвидении возможной независимости мне следовало внутренне настроиться иначе. Слишком долго я была вещью — пора было становиться человеком. Я была не юная дурочка и не обманывалась насчет прочности той свободы, к которой так стремилась, — конечно, это была всего лишь химера, и она могла рассыпаться в прах, едва я бы себя вновь с кем-то связала. С другой стороны, ну так что же?! Какого черта, собственно говоря?! Просто тогда, расставаясь с этой свободой, я буду твердо знать, почему я так поступаю. Ведь должен же существовать где-то человек, действительно предназначенный мне судьбой! Быть может, он совсем близко, и потому я его не замечаю, или он слишком далеко, и потому я не могу до него добраться. Но если ему и мне суждено встретиться и стать одним целым, мы найдем друг друга. Вот как я думала. Итак, я почувствовала необходимость немедленно сбросить с себя ярмо, а заодно — надо быть великодушной — снять цепи с Артура.

Мой первый шаг был весьма скромным: я посоветовала мужу не приезжать больше в полдень обедать домой. Его положение на работе изменилось, и это было вполне здравое предложение. Я сослалась на то, что он понапрасну теряет время и что такой распорядок дня давно изжил себя. Мне кажется, он удивился моей горячности, хотя и согласился со мной. Осознав, что мне безразлично, на что Артур употребит эти освободившиеся два часа, я ощутила сладкое чувство свободы: ведь тюремщик, как и узник, тоже прикован к своему месту. Но, естественно, я не могла поделиться с Артуром своими мыслями. Как же теперь приступить к главному? Объявить о том, что я хочу снова начать работать? Абсурдно, но факт: для женщины в моем положении свобода означала возвращение к труду, к тому самому труду, что порабощает столь многих!

Вывод этот заставил Гордеева искренне расхохотаться и подмигнуть Грушницкой. Она тоже была довольна сказанным и продолжала:

— В свое время, еще на последнем курсе института, я сотрудничала с одним однокашником, который уже тогда был полон грандиозных концертных планов — относительно гастролей в России разных эстрадных знаменитостей.

— Вы говорите о Варенцове?

— Вот именно. У него тогда мало что получалось, а кроме того, как только наши материальные возможности это позволили, Артур настоял, чтобы я отказалась от работы и проводила дни дома. С тех пор, как я уже сказала, прошло десять лет. То, что он мог содержать семью, видимо, придавало ему уверенности, которой ему так часто не хватало в других обстоятельствах. Честно говоря, я сомневалась, что мне удастся восстановить с Варенцовым какие-то отношения, а ведь они в свое время были очень дружескими и теплыми, но постепенно оборвались. Но я держала такой вариант в голове. Прошла неделя с тех пор, как Артур перестал приезжать домой в полдень, и я начала жаловаться, что скучаю, что мне совершенно нечем себя занять, а это в наши дни абсолютно недопустимо, — словом, появился предлог, для того чтобы заговорить о работе… Хорошо бы поступить в какое-нибудь издательство, например, или — почему бы и нет? — по старым следам в какой-нибудь музыкальный журнал или агентство. Все произошло так, как я и предвидела, притом без всяких осложнений. С тех пор как открытие, что я не люблю мужа, принесло мне свободу, я строила свою новую жизнь с терпением и тщательностью муравья. Меня можно было сравнить с заключенным, продуманно и расчетливо готовящим смелый побег. Что сталось бы со мной, не случись того потрясения? Но я же сама это потрясение вызвала! Другая на моем месте, без сомнения, и не заметила бы той пары. А теперь вот постепенно менялась и моя жизнь.