Фридрих Незнанский - Последняя роль

— Сделаю, — кивнул Плетнев.

— Ладно, Антон, договорим потом. Кажется, я подъезжаю к гостинице. Не унывай! Приеду — разберемся.

— Спасибо за утешение, — с горькой усмешкой сказал Плетнев. — Удачи!

Он отключил связь. На этот раз даже разговор с Турецким, которого он не только безмерно уважал как друга, не смог пролить бальзам на его «израненную душу». Ну, а раз не помог один бальзам, попробуем прибегнуть к помощи другого, решил Плетнев.

Подозвав официанта, он потребовал графинчик водки.

Город Лебедянск оказался не таким уж паршивым и заброшенным местом, как ожидал Александр Борисович Турецкий. Население его составляло девяносто тысяч жителей. И судя по аншлагу в театре «Глобус», как минимум, половина из них были завзятыми театралами.

Сегодня вечером давали шекспировского «Генриха IV». Турецкий сидел в первом ряду и с интересом следил за развитием сюжета. Актеры справлялись с ролями неплохо. Разве что Фальстаф был чересчур молод и не достаточно упитан (седой парик и подушка под камзолом почти не спасали ситуацию), а отважный Готспер Горячая Шпора был неубедительно бледен и худосочен. Поэтому, когда он уверял:

Во мне опасность зажигает кровь,

Не нахожу забавы в травле зайцев:

Достойнее охотиться на львов, —

— верилось в это с трудом. В остальном игра и внешность актеров не вызывали нареканий.

— Если я вру, — кричала на сцене старая трактирщица, — то нет во мне ни правды, ни совести, ни женской чести!

— Их и нет в тебе, — с ухмылкой сообщил толстяк Фальстаф. — Правды в тебе — что в вареном черносливе, а совести не больше, чем в лисице, выкуренной из норы. Что же касается женской чести, то чего бы то ни было женского в тебе столько же, как в полицейском надзирателе. Пошла отсюда, тварь ты этакая, пошла!

Трактирщица возмущенно заохала, а публика в зале покатилась со смеху.

«Театр, в самом деле, процветает, — размышлял Александр Борисович, незаметно оглядывая зал. — Если здесь постоянно такие аншлаги, то Шиманов, будучи спонсором, отнюдь не меценат».

— Я порядочная женщина в законном браке, — продолжала возмущаться трактирщица. — А вот ты, хоть ты и рыцарь и дворянин, а ты подлец, если говоришь обо мне такие гадости!

— А ты, хоть ты и хозяйка, а животное, если все время споришь со мной! — грозно крикнул на нее толстяк.

— Какое такое животное? А? Моментально отвечай, какое животное?

Фальстаф выпятил живот, почесал бороду и выдал:

— Выдра — вот какое!

Какое животное?

Актеры играли так комично, с таким невообразимыми ужимками, что публика в зале покатывалась со смеху.

После того, как спектакль окончился, Турецкий проник за кулисы, чтобы побеседовать с актерами. Первым он выбрал исполнителе роли Фальстафа. Просто потому, что Фальстаф был любимым шекспировским героев Турецкого.

Войдя в гримерку, он посмотрел на актера, который успел вынуть из-под камзола подушку и снять седой парик, превратившись в худощавого, носатого мужчину лет тридцати.

— Сэр Фальстаф, я полагаю? — с улыбкой осведомился Александр Борисович.

— Пусть я стану тухлой селедкой в уксусе или комом протухших сливок, если это не так! — весело пробасил в ответ актер. Он протянул руку Турецкому и представился: — Денис Бычихин! Еще не народный, но уже заслуженный!

— Александр Борисович Турецкий. Раньше… не знаю, кто раньше, но теперь — заслуженный, это точно.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Присаживайтесь, — пригласил актер, указывая на кресло. — Прокофьев мне о вас говорил. Полагаю, вы пришли поговорить о Кате? Ничего, если по ходу разговора я буду стирать грим и переодеваться?

— Ничего. У вас тут можно курить?

— Запросто, — ответил актер.

Александр Борисович закурил, исподволь разглядывая лицо Бычихина, затем спросил:

— Скажите, Денис, куда, по-вашему, могла деться Екатерина Шиманова?

— Куда? — Обрабатывая лицо тампоном, смоченным в лосьоне актер усмехнулся и пожал плечами. — Понятия не имею. Катя — весьма сумасбродная девица. Не удивлюсь, если она объявится завтра утром и скажет, что летала в Париж с каким-нибудь новым ухажером.

— А что, у нее много ухажеров?

— Не знаю. Катя — очень скрытная девушка. Помню года два назад к ней на спектакли таскался какой-то тип. Катя сказала, что это «так, один знакомый». А вскоре я увидел ее «знакомого» в теленовостях, когда он жал руку президенту России.

— Кто это был?

— Какой-то политик из молодых да ранних. Я в них плохо разбираюсь, а имен никогда не запоминаю.

— Екатерина до сих пор поддерживает с ним отношения?

— Да что вы! Это давняя история. С тех пор она сменила полдюжины кавалеров. Только подолгу рядом с ней никто не задерживается.

— Почему?

— Ох, если бы я знал, — улыбнулся актер. — Может быть, она их отшивает. А может, они сами бросают ее. Характер-то у Катьки не сахар.

— Кто был ее последним увлечением?

— Последним? Гм… Я несколько раз видел ее с каким-то парнем. Так, ничего особенного. Не звезда, не миллионер, не политик. Точно не помню, кто он, но по-моему, чуть ли не слесарь из автосалона. А может, токарь? В любом случае, простой работяга.

— Вас это не удивило?

Актер повернулся и посмотрел на Турецкого.

— Меня? А почему это должно было меня удивить?

— Ну, не знаю, — пожал плечами Александр Борисович. — Гуляла с политиками и толстосумами, а тут снизошла до простого слесаря.

Бычихин улыбнулся.

— А я свечку над их постелью не держал, — иронично сообщил он. — И почему она его выбрала, не знаю. Может, у него мужское достоинство размером с баклажан? А может, мозги, как у Эйнштейна? А может, это судьба. Помните, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите»? «Любовь выскочила перед нами внезапно, как убийца с ножом в руке». Может быть, Данилов — ее Мастер, а она — его Маргарита.

При этих словах лицо артиста приобрело какое-то странное выражение. Впрочем, выражение это было мимолетным, и Александр Борисович не взял его в расчет.

— Да уж, Динила-мастер, — усмехнулся Турецкий, погруженный в свои мысли.

Бычихин внимательно на него посмотрел и вдруг рассмеялся.

— Вы знаете, Александр Борисович, женское сердце вообще загадка! Они и сами себя не знают, куда уж нам? «Нам только в битвах выпадает жребий. А им дано, гадая, умереть!»

— Мандельштам?

Актер улыбнулся.

— Пастернак. Так что, Александр Борисович, если вы рассчитывали найти в моем лице помощника, то вынужден вас разочаровать. Я мало общался с Катей вне сцены и совершенно не представляю, куда она исчезла.

— Ясно. А кто может быть в курсе? С кем она дружила?

— Катя-то? Да ни с кем. Она была, что называется, alone wolf. Одинокая волчица. Так что, сплошной феерией ее жизнь не назовешь.