Фридрих Незнанский - Падший ангел

Вероника сидела на кровати, завернувшись в старенький пушистый плед, связанный вручную. Перед ней лежали альбомы с фотографиями, и она небрежно их листала.

— Здравствуйте, Толя. Как же я рада вас видеть!

Лагудин молча кивнул, но на лице его читался вопрос, так что Вероника сочла нужным тут же сказать:

— Вот решила денек похандрить. В нашем безумном марафоне просто необходимо иногда делать остановку.

— Конечно, Вероника, себя надо беречь. Тем более с вашими балетными нагрузками, — усмехнулся Лагудин. — Небось ножку поднять — все равно что вагончик разгрузить.

— Что-то вроде того, хотя я никогда не разгружала вагонов. — Она посмотрела на него с сомнением. Однако ничего не прочла в его бесхитростных, чуть близоруких глазах.

— И как вы хандрите? — поинтересовался Лагудин.

— Да вот свои детские фотографии рассматриваю. Хотите покажу?

— Конечно, очень интересно.

— Это архив, который я редко кому показываю.

Снимки были в основном черно-белые, на всех присутствовала глазастенькая смуглая девочка.

— Это я. В тот год, когда первый раз в училище. — Вероника показала на щупленькую девочку лет восьми-девяти. — Видите, ножку не могу дотянуть до нужного уровня. И даже косолаплю немного. Я так расстроилась, когда узнала, что меня не взяли.

— А когда поступили, обрадовались?

— Я поступила с третьего раза. У меня тогда все получалось с третьего раза. Даже трамвай на остановку приходил нужный третьим по счету. Честно говоря, уже не помню. Кажется, испытала огромное облегчение, что наконец смогла преодолеть это препятствие. Вот когда на гастролях в Японии мне повезло и выступила вместо Шаболиной, тогда я действительно обрадовалась. Она в тот вечер перетрусила и не смогла выйти на сцену. А со мной репетировали просто на всякий случай — как с дублершей на замену. — Тут она презрительно усмехнулась. — Никто и не предполагал, что я буду танцевать. Тогда я поняла — начали сбываться мои детские мечты.

— Вы с Шаболиной учились в одном классе? — спросил Лагудин.

— Ненавижу эту мышь бледную. Все, что мне дается таким тяжелым трудом, ей достается без всяких усилий. Она и поступила с первого раза. Зачем, спрашивается, ее взяли?! Ну данные хорошие. Тощая, гибкая, шаг хороший. Но артистизма-то кот наплакал. Куда они смотрели? Еще и в училище ее в тройке отличниц всегда держали. Всегда по центру палки стояла.

— Может быть, у педагогов были основания ее выделять? — осторожно спросил Лагудин.

— Еще чего! — фыркнула Вероника. — Просто случайно так получилось. Даже если тогда и правда у нее что-то получалось, то сейчас меня знают все, а ее только старушки, которые в Большом театре прописались с дореволюционных времен. Скорей бы цены на билеты сделали нормальные, чтобы эту нищую публику из театра убрать! — Вероника даже сжала кулаки. — А то ходят бедные и гордые, сидят на верхних ярусах и рассуждают о том, кто и как подъем тянет. Сами бы попробовали что-нибудь станцевать хоть раз!

В дверь комнаты деликатно постучалась Екатерина Алексеевна.

— Вероничка, Анатолий Андреевич, вот я тут вам перекусить приготовила.

Она подкатила к креслу, в котором сидел Лагудин, сервировочный столик с чаем, соками, миниатюрными бутербродиками на шпажках и восточными сладостями.

— Анатолий Андреевич, может быть, кофе? А то мы с Никой все чаем злоупотребляем, а про тех, кто кофе предпочитает, всегда забываем.

— Спасибо, Екатерина Алексеевна, вы не беспокойтесь. Все в самый раз. Я чайник, а не кофейник.

Женщины засмеялись, как им показалось, удачной шутке. Ну а если вам удачно, подумал Лагудин, то и нам — лучше не бывает.

Для Вероники был приготовлен зеленый чай из нескольких сортов трав и фруктовое ассорти. Она плотнее завернулась в шерстяной плед, словно пытаясь спрятаться от преследующих ее неприятностей.

— Спасибо, мамуля. Мы позовем, если еще что-нибудь понадобится.

Несколько минут Вероника вяло ковыряла фруктовый салат серебряной вилочкой. Взгляд был отсутствующий, словно ей совсем не до гостя. Лагудин терпеливо выжидал. И вдруг она оживилась:

— Вы знаете, мы с мамой много раз думали, не нанять ли дополнительную прислугу. У нас сейчас только приходящая. Мама всю жизнь только мной и занимается, я хотела бы дать ей немного отдохнуть. А то до сих пор все на ней. Во время моих гастролей она всегда что-нибудь глобальное делает — ремонты, перестановки, перепланировки… Так еще с детства повелось.

— А вашей маме скучно не будет, если вы ее совсем разгрузите?

— Совсем не получится, — рассмеялась девушка. — Но хоть чуть-чуть надо бы, а? Мама могла бы попутешествовать. Она ведь нигде почти не была. Если сопровождала меня на гастроли — то это никакой не отдых. К тому же она всегда так переживает за меня. Сейчас есть очень хорошие турагентства, которые индивидуальными турами занимаются. Я бы маме подобрала что-нибудь подходящее. Венецию, Флоренцию, Рим…

— Так за чем же дело стало?

— Боюсь, — поежилась Вероника.

— За маму? — удивился Лагудин.

— За себя, — перешла на шепот балерина.

— Что же может случиться? — нарочито спокойным тоном спросил Лагудин.

— Я боюсь, что, если мама перестанет следить за моим питанием, меня могут отравить, — широко распахнув свои синие глаза, сказала Кутилина.

— Кто?

— Завистники. Разве Денис вам ничего не рассказывал? Мне всю жизнь все завидуют. Это так тяжело! Я уже несколько раз чувствовала, что с едой было что-то не так. — Вероника болезненно поморщилась, сжав виски руками, как будто у нее болела голова.

— Расскажите подробнее, когда и где это было, — принялся за свои обязанности сыщика Лагудин.

— Обычно я ем все только тщательно проверенное. Или мама готовит, или мы заказываем в ресторанах, с которыми давно сотрудничаем. В «Пушкине» знают наизусть все, что мне можно. И шеф-повар там надежный, я ему доверяю. Но иногда на всяких там презентациях, вечеринках, банкетах трудно удержаться и кое-что приходится все-таки пробовать. Пару раз мне было просто плохо после таких приемов. Может быть, меня даже хотели там отравить, — добавила она шепотом.

— Наверно, это просто с непривычки? — мягко возразил Лагудин. — Вы же стараетесь питаться правильно, а пища на банкете могла быть слишком тяжеловата, или специи какие-нибудь для вас неподходящие.

— Нет-нет, не уговаривайте меня, Грязнов точно так же говорил! Но это кто-то делал нарочно! Я знаю. Вы думаете, что в балете все такие кисоньки да лапочки, а на самом деле все только и думают, как бы кого подсидеть да пакость какую-нибудь вытворить, лишь бы от конкуренции избавиться. — Голос молодой женщины стал злым и отрывистым.

— Вы уверены?

— Абсолютно! Это такой жестокий мир! Почему-то звезды любят рассказывать, как они страдают от того, что их узнают на улице. Это на самом деле полная ерунда. Бред! Они повесятся, если у них за день никто автограф не попросит. Но зато с того дня, как ты становишься знаменитой, тебя все коллеги начинают ненавидеть со страшной силой. Просто потому что тебе удалось выбиться в первые ряды, а они в кордебалете застряли. Когда я на тех гастролях японских вместо Шаболиной выступила, со мной потом девчонки из группы неделю не разговаривали. Можно подумать, это я виновата, что у нее нервный срыв был.